ЕГЭ тревоги нашей

ЕГЭ тревоги нашей

Единому Государственному Экзамену посвящена масса публикаций и исследований как критического, так и апологетического характера. О масштабах рефлексии показательно говорит Интернет: на запрос «ЕГЭ» поисковая система Google выдаёт 29 миллионов 100 тысяч страниц.

Это, впрочем, отнюдь не рекорд: чем ближе конец учебного года, тем чаще вспыхивают страсти по ЕГЭ. Мы решили поговорить с представителями образовательного сообщества и родителями, знакомыми с государственной экзаменацией выпускников школ, что называется, не понаслышке.

Репетиционная база

Один из основных моментов, который называют как критики, так и сторонники ЕГЭ, — это проблема репетиторства. Некоторые эксперты ещё на заре реформы утверждали, что потребность в репетиторах может возрасти, поскольку школы, по разным причинам, не готовы к переходу на новую форму проверки знаний.

Вот что рассказывает журналист Елена Иванова, чей сын Матвей недавно окончил школу: «С 8-го класса в лицее велось профильное обучение – физико-математический, химико-биологический, гуманитарный классы. К 11-му классу многие дети неожиданно осознали, что собираются поступать в вузы по иному профилю. Это была катастрофа. Потому что в гуманитарном классе, по сути, не занимались математикой, а в математическом — историей. Но даже если учащиеся не собирались менять направление, это мало помогало ситуации. Будущим математикам и химикам в любом случае приходилось нанимать репетиторов по русскому языку, а иногда и по обществознанию (в зависимости от набора предметов, необходимых для поступления на ту или иную специальность). Гуманитариям (в нашем лицее ими автоматически становились все плохо успевающие дети) нужно было сдавать математику. Поэтому, в зависимости от выбранных экзаменов, дети занимались с двумя-четырьмя репетиторами по разным предметам. Репетиторам платили примерно 8-9 тысяч рублей в месяц. Судя по рассказам знакомых, ситуация не изменилась и сейчас. Репетиторов передают по «сарафанному радио». В нашем случае пара была из числа учителей другого лицея, еще пара — преподаватели вузов».

О том, что с введением ЕГЭ роль репетиторов повысилась, говорит и доцент социально-гуманитарного факультета СГТУ имени Гагарина, кандидат исторических наук Михаил Ковалёв: «Я не знаю практически ни одного современного ученика старших классов, кто бы не занимался хотя бы с одним репетитором. Причем речь идет не только об откровенно слабых, но и о сильных учениках. Сам я окончил школу в 2001 году и хорошо помню, что лишь единицы из моих одноклассников занимались дополнительно с учителями. Сейчас это стало массовым, повсеместным явлением».

В прошлом году Ковалёв готовил к ЕГЭ по истории ученицу одного из саратовских лицеев, у которой, по его словам, не было очевидных провалов в знании предмета. Но и родители, и она сама наставили, что надо заниматься дополнительно.

«Репетиторы бывают самые разные. И из среды школьных учителей, и из преподавателей вузов. Найти хорошего репетитора сегодня на самом деле не так просто. Вузовских преподавателей на этом рынке все же меньше. Видимо, сказывается отдаленность от школы. Прежде репетиторством занимались студенты старших курсов университета и аспиранты. Но сегодня родители учеников, как правило, отдают предпочтение опытным учителям и преподавателям. К ним выстраиваются очереди, и далеко не все жалеющие могут попасть на частные уроки», — добавляет Михаил.

Зачастую репетиторы становятся настоящими «неграми» в подготовке учеников к сдаче экзаменов и при этом заложниками разнарядочной политики руководства школ. Вот, к примеру, «исповедь» филолога Веры Абрамовой, подрабатывающей «репетитором»: «В последние годы мне приходилось неоднократно слышать от родителей, что учителя не только советовали «найти специалиста», но даже настаивали, чтобы итоговые работы писали «негры», желательно, с ученой степенью. У меня был случай вопиющий. Меня попросили подготовить дочку, потенциальную медалистку, к выпускному сочинению. Несмотря на высказанные мною сомнения о целесообразности еженедельных занятий (для поступления в вуз литература им не требовалась), мама с дочкой решили пойти более сложным и затратным путем: девочка была принципиальной и хотела во что бы то ни стало писать самостоятельно. Я одобряла такое решение и все же до последнего сомневалась, что выпускнице позволят писать самой. Она, кстати, оказалась способной. Это внушало оптимизм. Предчувствия, однако, меня не обманули. Уже на следующий день после экзамена мне позвонила мама и в слезах рассказала о звонке учительницы. Та посоветовала обратиться к репетитору, с которым дочка занималась, и попросить его написать новое сочинение, поскольку работа девочки небезупречна и медальная комиссия найдет к чему придраться… Маме я сказала, что если она послушает учительницу, то нанесет тяжелую душевную травму дочери. И посоветовала хорошенько подумать, прежде чем выбирать между медалью и душевным спокойствием ребенка. Мама выбрала медаль. Работу я написала, девочка под надзором учительницы ее покорно переписала, но с этого момента (так мне рассказывала мама) у девочки началась депрессия. Она перестала верить в свои силы и остальные экзамены сдавала, что называется, на автомате… Меня могут упрекнуть, что я тоже участвовала в обмане. Да, участвовала. Но, во-первых, я старалась отговорить родителей от бесчестных действий, а во-вторых, как могла, боролась с системой. Ежегодно писала статьи в местную прессу, где рассказывала о царящей профанации, пыталась привлечь к проблеме внимание власти. Многие педагоги и родители разделяли мое негодование и вслух возмущались обманом. Чиновники делали вид, что их это не касается. Эта позиция самая устойчивая – станешь опровергать, скажут: «На воре шапка горит»; согласишься — придется что-то менять, как-то действовать, лучше всего не реагировать, ждать указаний сверху».

Как говорит г-жа Абрамова, с введением единого госэкзамена работы у неё ничуть не убавилось, как и не пострадали заработки: «Сейчас я получаю деньги не за услугу, а за то, что даю детям знания, учу их грамотно писать, думать и внятно формулировать свои мысли. Слава Богу, что репетиторы наконец-то снова начали заниматься своим основным делом — учить и объяснять, а не участвовать в подлоге и протаскивать в вуз, как это было раньше».

С пессимизмом на ситуацию с рыком репетиторских услуг смотрит блоггер и публицист Олег Торбасов. По его мнению, «роль репетиторов велика и будет возрастать, пока школа деградирует от недофинансирования, дефицита и старения кадров, устаревших или новомодных, но консервативных (вроде религиозной пропаганды) методик». «Но ЕГЭ тут не при чём. Его влияние в том, что если прежде подготовка к поступлению в вуз протекала в частной сфере между школой и вузом, то теперь она впихнута в рамки школы (как, вообще-то, и должно быть). Это гораздо более наглядно разоблачает в глазах общественности тот факт, что современная российская школа недостаточно готовит учеников к поступлению в вузы. Это хорошо. Сам факт — безнадёжно плох»,— рассказывает Олег «Общественному мнению».

По его мнению, с введением ЕГЭ вузы в определённой степени лишились возможности контролировать приём и подкармливаться на абитуриентах, в то время как перегруженные работой и погоней за «потёмкинскими» результатами школы демонстрируют другую важную проблему — разрыва между общим и высшим образованием в стране. Сегодня, благодаря введению новой системы, отчётливо видно, что государственная школа не подготавливает детей для поступления в вуз, что между школьным образованием и вузовскими требованиями существует разрыв, заполняемый, в лучшем случае, рынком репетиторских услуг, а в худшем — рынком взяток.

С точки зрения Михаила Ковалёва, переход к ЕГЭ мало отразился на уровне коррупции в школах и приёмных комиссиях в вузах. Эта социальная болячка приобрела другие формы: «Разговоры о том, что ЕГЭ можно купить, имеют под собой все основания. Если раньше коррупция процветала в приемных комиссиях многих вузов, то теперь она просто переместилась в школы и учреждения, контролирующие ход ЕГЭ. Хотя надо признать, что в целом уровень коррупции стал меньше».

Весьма забавную историю про коррупцию поведал журналист Сергей Петунин, трудившийся учителем в одной из средних школ Саратовской губернии: «Был у нас в выпускном классе один мальчик — обойдемся без имени. Умен он был не по годам — ему 16, а ума на 10. Учился, соответственно, плохо, но был парнем незлобивым, хотя и ленивым до безобразия. Учитель русского и литературы называла его Митрофанушкой. И не зря, потому что жил он в очень обеспеченной семье и без знания «еоргафии», уверен, и сейчас прекрасно обходится: «А извозчики на что?». И вот ему пришлось сдавать ЕГЭ по русскому. Зашли мы в день опубликования результатов на официальный сайт, и я вижу, как глаза филолога медленно ползут на лоб: ее любимый Митрофанушка набрал что-то вроде 95%. «Я знала, что папа купит ему результаты, но ведь это же наглость! Что я скажу ученикам? — недоумевала учитель. — Как мне теперь объяснять им его результаты?»… Конечно, «пятерку» ему в аттестат не поставили, благо предыдущие 10 лет у него были только «трояки», но он успешно поступил в вуз и там прекрасно учится (полагаю, два раза в год опустошая папин кошелек). Вуз я, само собой, тоже не назову, тем более что история типичная и рассказал я ее, чтобы те, кто с пеной у рта кричит, что ЕГЭ полностью исключает коррупционную составляющую, крутили мозги кому-нибудь другому».

Елена Иванова в качестве альтернативы мздоимству и злоупотреблениям видит коммерческое обучение: «Я, например, даже не искала возможности подстраховать ребенка. Родители одного мальчика из нашего лицея за два экзамена (русский и математику) заплатили деньги какому-то человеку. Человек велел не заполнять бланки с заданиями во время проведения ЕГЭ: мол, потом заполнят кто надо. Видимо, произошел какой-то сбой. Мальчик в результате и по русскому, и по математике получил «ноль» баллов, потеряв возможность в этом году поступать в какой бы то ни было вуз. Деньги, насколько я знаю, в таких случаях не возвращаются – нет же заключенных договоров и актов выполненных работ. В тот год, когда сын оканчивал школу, в списках абитуриентов появилось невероятное количество лиц, поступающих вне конкурса (инвалиды, дети-сироты, выпускники школ, поступающие по целевым направлениям). Например, на одной из специальностей СГУ на 12 бюджетных мест претендовали 11 человек, идущих вне конкурса. Конкурс был человек 600. Получается, коррупция перетекла непосредственно в школы – учителя заполняют бланки с заданиями или пишут ответы через смс-сообщения, а также в сферу здравоохранения — оформление инвалидности и, возможно, на уровень работодателей (целевые направления). Последние, впрочем, были и прежде».

School-story «самонатаскивания»

И тут мы выходим на новую тему — как, собственно, школы готовят своих учеников к ЕГЭ. В этой связи вспоминается известное словечко «натаскивать», поскольку зачастую именно этим в выпускных и предвыпускных классах занимаются учителя.

Рассказывает школьный учитель русского языка и литературы Дмитрий Палагин: «В 11 классе, особенно во втором полугодии, у нас процентов на 70 начинается натаскивание, причем связано оно не только с тем, что ребенок должен сдать ЕГЭ. Дело в том, что учителя отвечают за качество успеваемости учащихся, и есть коэффициенты, которые во многом определяют и статус учителя, и отчасти его зарплату. Поэтому себе дороже заниматься творчеством и программой в чистом виде. Удобнее и разумнее натаскивать, что, конечно, с нормальным изучением предмета ничего общего не имеет. И хотя ЕГЭ по русскому языку по сравнению с другими предметами наиболее отработан, это не снимает проблему разрыва школьной программы и КИМов (контрольно-измерительных материалов; заданий по ЕГЭ, формирующихся Федеральным институтом педагогических измерений. — Авт.). Разработчики вообще имеют в виду каких-то абстрактных идеальных детей. А настоящие дети сейчас мало читают и аргументы на экзамене приводят одни и те же из брошюр-шпаргалок с сокращенными произведениями. Что ЕГЭ проверяет, вообще трудно сказать... Причем проблема начинается не только с ЕГЭ, но уже в 9 классе с ГИА — государственной итоговой аттестации. Там тоже предлагаются задания, рассчитанные на какого-то абсолютизированного учащегося, который великолепно начитан и у которого высочайшая мотивация к учебе».

Что касается контрольно-измерительных материалов, приведем критическое мнение учителя физики, победителя конкурса «Учитель года России-2009», Вадима Муранова. По его мнению, разработчики КИМов ничего общего со школой не имеют: «Дело в том, что ЕГЭ и исследовательская работа – принципиально разные вещи. Заниматься в 11 классе исследовательской работой, особенно на обязательных для ЕГЭ предметах, стало бессмысленным. На физике я еще могу это делать, потому что ее выбирают 3-4 человека из класса и есть возможность дополнительно заниматься с ними, при этом продолжая творческую и исследовательскую деятельность. Конечно, учителя пытаются в себе это творчество не убить, но ситуация такова, что по большей части все-таки происходит натаскивание».

Точку зрения о «натаскивании» отчасти разделяет и Михаил Ковалёв, но не винит в этом педагогический корпус: «В нашей школьной системе принято списывать все неудачи на педагогов. Поэтому ученики, сдавшие ЕГЭ плохо, и уж тем более совсем не сдавшие его, становятся настоящей головной болью и для школы, и для учителей. Педагоги даже отговаривают откровенно слабых учеников сдавать ЕГЭ по их предмету. Школьная программа по многим предметам сильно расходится с уровнем ЕГЭ. Многие из тестовых вопросов составлены абсолютно некорректно. Приведу один пример. Два года назад на ЕГЭ по истории в части «с» (то есть в той части, которая требует самостоятельного развернутого ответа), был задан вопрос по истории России XIX в., на который не смогли ответить даже квалифицированные ученые-историки. Необходимо было назвать не менее трех противоречий между крестьянами и помещиками в 1890-х гг. Но ларчик открывался просто: формулировка вопроса была настолько некорректной, что человек в здравом уме вряд ли смог бы подобрать ответы, идентичные утвержденным официально».

Опасение, что ученики не сдадут ЕГЭ, заставляет учителей «готовить» своих подопечных в ущерб общему интеллектуальному развитию. «Программа по многим предметам сегодня до предела сокращена. К примеру, в 10-11 классах средней школы всего лишь ОДИН час химии в неделю, зато 2 часа ОБЖ и 3 часа физкультуры. Речь идет, правда, о профильном уровне. В специализированных классах часов под конкретные предметы отводится больше. Но что делать ученику, который учился, допустим, в физико-математическом классе, но в конце концов решил сдавать ЕГЭ по истории? У него не остается иного варианта, кроме помощи репетитора. То есть у школьных учителей сегодня время часто остается лишь на тесты. К тому же, сами ученики начинают требовать, чтобы их готовили исключительно к ЕГЭ! Нередко они заявляют: «Я не сдаю ЕГЭ по этому предмету, поэтому не буду его учить. Тройку мне и так поставят». Получается замкнутый круг. А итог простой — кругозор выпускника школы 10 лет назад был несравнимо шире, чем сегодня. Скоро впору будет говорить о настоящей интеллектуальной катастрофе», — делает неутешительный вывод г-н Ковалёв.

Ещё критичнее к учительскому корпусу относится Елена Иванова. Она считает, что школы неудовлетворительно готовят учеников к сдаче единого госэкзамена, и приводит в пример историю со своим сыном: «Плохо готовят, натаскивают тоже плохо. Потому что натаскивают исключительно по профильным предметам. Подготовка к ЕГЭ по непрофильным предметам сводилась к тому, чтобы дать только минимальную программу. Задания в тестах, если не ошибаюсь, были разбиты в зависимости от уровня сложности на буквы («b», «с»). К заданию «с» готовить даже не думали. Например, мой сын, учась в химико-биологическом классе, выбрал специальность, для поступления на которую, в зависимости от разных вузов, необходимо было сдавать информатику, обществознание, а также иметь неплохие баллы по математике и русскому. Информатику в его классе преподавали на уровне «включить-выключить компьютер», остальные предметы тоже не являлись профильными. В принципе, в силу профиля класса, как я уже говорила, почти всем пришлось нанимать репетиторов по основным предметам — русскому языку и математике».

Олег Торбасов в качестве сравнения приводит свою school-story, ещё дореформенную: «Прежде могли не натаскивать, потому что вся ответственность за подготовку лежала на уже выпустившихся из школ абитуриентах. Это не означает, что раньше их отлично учили. Помню, класс, в котором я учился, считался с математическим уклонов и программа отрабатывалась без халтуры,— тем не менее нас выпускали не подготовленными к вступительным экзаменам на математические специальности. Меня «спас» собственный интерес к предмету — сперва я раскопал старые-престарые журналы «Наука и жизнь» с циклом статей, открывшим для меня совсем новую глубину математики, а затем купил пособие, по которому и «самонатаскался» блестящим образом, вопреки огромному числу ошибок в этом издании (дело было в 1994-м). Это нормально, что энтузиаст преуспевает на экзаменах,— но совершенно ненормально, что школа полагалась на личные качества. Школа должна их формировать и направлять, вообще-то, она для этого создаётся и финансируется. Но в сравнении с требованиями вузов школа откровенно халтурила — теперь это противоречие выплыло на поверхность. И тут я совершенно несолидарен с теми, кто считает необходимым затолкать это противоречие обратно, с глаз долой, и вернуться к благостной уверенности, что «школа учит». Если есть противоречие, его нужно разрешать. Хотя бы так, как это сейчас делается, но это самый минимум».

Комбинирование vs демократизация

Когда единый госэкзамен из региональных экспериментов превратился в общероссийскую централизованную практику, в ряде городов начались антиЕГЭшные выступления, а в социальных сетях появилась масса групп, где школьники и их учителя «в едином порыве» высказывали свои опасения относительно нововведения. Впрочем, вскоре алармистские настроения пошли на убыль, поскольку не таким страшным оказался «чёрт», как его малевали. Правда, и не таким уж совершенным…

«Учителя, ученики и их родители по-разному относятся к ЕГЭ. И я повторяю — в этой системе много плюсов и много минусов. Главный плюс — технически удобнее стало поступать в разные вузы, в том числе в вузы других городов. Но все же ЕГЭ так и не выполнил своей главной задачи — не дал равных возможностей. Потому что уровень преподавания, допустим, в ФТЛ или Гимназии №1 по-прежнему выше, чем в сельской школе. А значит, неравенство возможностей при сдаче ЕГЭ сохранится», — комментирует Михаил Ковалёв.

Елена Иванова в свою очередь отмечает, что преподаватели точных наук более спокойно относились к введению ЕГЭ, хотя и в их случае были опасения: «Учащийся, решая задачу, может выбрать верный ход решения, но ошибиться в каком-то одном вычислении. Компьютер в любом случае напишет «неверно». Гуманитарии же однозначно заявляли, что подготовить к тестированию, например, по литературе и истории невозможно. «В любом случае талантливый ребенок может провалиться на ЕГЭ, если думает и ведет себя нестандартно. Тестирование направлено на запоминание, а не на размышление», — уверена Елена.

Стоит отметить, что дуализм «зубрёж-размышление» — это один из главных камней преткновения в спорах между противниками и сторонниками ЕГЭ. Мы спросили у наших экспертов, какая, на их взгляд, система аттестации знаний выпускников школ лучше — старая или новая.

«Смотря для чего»,— делает вывод Олег торбасов. По его мнению, «цеховая организация университетов была хороша в средневековье и подходила для современного элитного образования». Олег Викторович считает, что сегодня высшее образование перестаёт быть владением узкого, замкнутого сообщества. Численность студентов в России с советских времён возросло почти втрое, и это с неизбежностью требует той или иной унификации экзаменационных процедур.

«Возможно, ЕГЭ или его конкретная наша реализация — не лучшие варианты. И несомненно, что введение ЕГЭ проходило с массой «косяков» и множество их ещё воспоследует. Но какая-то реформа в подобном направлении совершенно необходима. На самом деле, ЕГЭ — это тоже полумера. Россия дозрела до введения всеобщего высшего образования — пусть и не «с сегодня на завтра»,— но это уже должно стать не эфемерной мечтой, а конкретным проектом. А по пути к этой цели следовало бы устранить экзамены вовсе, поскольку они служат воспроизводству социального неравенства»,— отмечает Торбасов.

Елена Иванова считает, что в большинстве школ (исключая школы для особо одаренных детей) обучение должно вестись по единым общеобразовательным стандартам: «Если задания одинаковой сложности во время ЕГЭ получают и гуманитарии, и естественники, значит, уровень их школьной подготовки должен быть примерно одинаковым. А учить специальным знаниям надо все-таки в вузах, как было, например, в то время, когда я училась в школе. Возможно, по отдельным предметам ЕГЭ вполне эффективен, но готовить к нему надо по единой программе. Может быть, есть смысл предоставить детям альтернативу: возможность сдавать как ЕГЭ, так и вступительные экзамены в вузы – кому что предпочтительнее».

С Еленой согласен и Сергей Петунин. По его мнению, должен главенствовать принцип добровольности: «Я не могу точно сказать, считаю ли ЕГЭ абсолютным добром или абсолютным злом. Среди моих знакомых больше вторых, но многие склоняются и к первому. Стало больше шансов при поступлении — да; многое зависит от удачной расстановки галочек — да; в вузах меньше «дерут» с абитуриентов — да; коррупция «ушла» в школы — да. Поэтому ни та, ни другая точки зрения в полной мере не очевидны. Раз так, что мешало изначально не насиловать детей, а позволить им определиться с формой аттестации самостоятельно? К примеру, неудобно ехать сдавать экзамен в другой город — сдавай ЕГЭ, отравляй туда результаты. Хочешь учиться дома, не хочешь писать тест — отвечай устно. Это же так просто, но нет, нужно было дождаться трагедии, чтобы, как всегда, с круглыми глазами вопрошать, что же мы наделали».

Аналогичную позицию занимает и Михаил Ковалёв: «ЕГЭ должен быть лишь одним из вариантов сдачи экзаменов либо частью экзамена. Что бы ни говорили наши чиновники и эксперты от образования, невозможно проверить знания школьника по гуманитарным предметам исключительно тестами. Думаю, что мои коллеги математики, физики, химики и пр. согласятся со мной».

Олег Торбасов, выдвигает более радикальное предложение, относительно перспектив экзаменации. По его мнению, сегодня необходимо бороться не против ЕГЭ, а за его демократизацию: «То что сегодня нужно российскому образованию — противопоставить консервативному движению за возврат милых, но отживших своё «университетских вольностей» демократизацию, постановку под народный контроль той единой фабрики, в которую оно, образование, превращается. Нужно не отворачиваться с презрением от отработанных тестов или смеяться над ними (порой справедливо, а порой глупо), а серьёзно работать с ними. Необходимо широкое обсуждение задававшихся вопросов и обратная связь — подконтрольность и ответственность разработчиков. Некоторые сетуют, что Минобразование отдаёт подготовку тестов на откуп по своему усмотрению,— да, это вызов. Но если академическое сообщество и народ не могут контролировать министерство, то тем более нельзя ожидать, что преподаватели смогли бы достойно организовывать экзамены сами по себе, в своих вузах. Проблема образования требует образования новой, демократической гражданственности — как альтернативы кустарной самодеятельности, индивидуализму и либерализму, с одной стороны, и принятию государственного диктата, консерватизму, социальной пассивности, с другой. К сожалению, академическое сообщество сейчас не очень готово принять такой вызов, а уж тем более сформулировать цель отказа от экзаменов и от самого принципа элитности в образовании. Пуще того, даже лучшие преподавательские и научные элементы обычно воспитаны в осознании своей элитарности и видят только угрозу профанации образования, но не очень хорошо понимают необходимость уничтожения противоположности между образованным меньшинством и массами».

*   *   *

ЕГЭ, то есть выпускной экзамен в школе и вступительный в вуз, практикуется в разных странах мира.

В Украине для школьников с 2008 года обязательно внешнее независимое оценивание. Его результаты засчитываются как результаты государственной итоговой аттестации и вступительных экзаменов в вуз. Обязательными предметами являются украинский язык и литература.

В Беларуси поступить в университет можно только по результатам централизованного тестирования. При этом к общей сумме баллов приплюсовывается средний балл школьного аттестата.

В Казахстане проводится Единое Национальное Тестирование. Результаты ЕНТ признаются организациями среднего общего образования в качестве результатов итоговой государственной аттестации, а вузами и ссузами — в качестве результатов приёмных экзаменов.

В Великобритании система школьного образования весьма специфична. Если не поступать в вуз, достаточно пройти в средней общеобразовательной школе «обязательную программу», рассчитанную на 11 лет обучения, и потом сдать экзамены на аттестат, свидетельствующий о получении обязательного образования. Чтобы получить этот документ о завершении среднего образования, выпускнику нужно сдать 8 экзаменов.

Чтобы поступить в университет, необходимо продолжить учебу в 12-м и 13-м классах все той же школы и осилить за два последующих года программу «продвинутого уровня». Здесь изучаются уже лишь 2-3 предмета, которые выпускник выбирает сам, по профилю будущего высшего образования. По завершении 13-го класса сдаются экзамены выпускные (A-level) — они же вступительные в высшее учебное заведение.

ЕГЭ во Франции существует уже давно и называется «бак» – сокращенное от «бакалавра». Только диплом бакалавра дает право на поступление в высшие учебные заведения страны. Чтобы его получить, необходимо после освоения обязательной средней десятилетки окончить трехлетний академический лицей. Обязательным в любом лицее является выпускной экзамен по французской литературе, остальные предметы — по выбору.

В Германии ученик после окончания начальной школы выбирает, где продолжать обучение — в основной школе или в гимназии. В немецких вузах могут учиться только выпускники гимназии, получившие аттестат Abitur. В связи со значительным увеличением числа учащихся, получающих аттестат, многие университеты не могут предоставить абитуриентам свободный выбор факультетов. Поэтому при приеме на наиболее популярные факультеты стали проводить дополнительное тестирование или собеседование. На многих факультетах университетов Германии существует лист ожидания.

В Швеции департамент образования создал специальный сайт, на котором собирается вся информация о выпускниках текущего года и их успеваемости на протяжении всех лет обучения. Кроме того, на страничке есть база данных по количеству свободных мест в университетах по всей стране. После получения итоговых оценок школьнику достаточно лишь отметить по приоритету четыре вуза, в которые он хотел бы поступить. А когда все заявки будут собраны, каждый вуз определяет свой проходной балл и решает, кто прошёл конкурс. Благодаря тому, что у каждого школьника есть возможность подать сразу четыре заявки, ежегодно практически все выпускники, за редким исключением, получают места в вузах.

В Китае выпускные экзамены одновременно являются и вступительными в высшие учебные заведения. Чтобы следить за крупнейшей в мире армией выпускников, мобилизуются не только все возможные людские ресурсы, но привлекаются и технические средства. Прилегающие к школе улицы на несколько дней блокируются полицией, вход в само здание разрешается только ученикам по предъявлению удостоверения личности, а также работникам системы образования, имеющим специальный доступ на время экзаменов. Все классы оборудованы видеокамерами, а в некоторых местах устанавливают и глушители телефонов.

В Японии, чтобы поступить в вуз, школьники должны пройти два тура экзаменов. Первый, обязательный для всей страны, учащиеся последнего года обучения сдают почти за полгода до поступления в вуз. Они должны пройти тестирование по нескольким предметам из 12. Их число определяется требованиями университета, в который они планируют поступить. Второй тур экзаменов проводится самими университетами. Данные экзамены превосходят по сложности общенациональные, они разрабатываются специалистами университетов и отличаются по содержанию для различных университетов и даже для отдельных факультетов одного и того же университета.

По информации ege.edu.ru

*   *   *

В прошлом году принят №2-ФЗ «О внесении изменений в Закон Российской Федерации «Об образовании» и статьи 11 и 24 Федерального закона «О высшем и послевузовском профессиональном образовании» в части совершенствования единого государственного экзамена».

Принятые поправки, по мнению разработчиков, призваны усовершенствовать процедуру ЕГЭ. Так, содержание контрольных измерительных материалов отнесено к информации ограниченного доступа, за разглашение которой лица, привлекаемые к проведению ЕГЭ, и его участники несут ответственность.

Во время ЕГЭ, ГИА, олимпиад, вступительных испытаний в местах их проведения запрещается размещать средства связи и электронно-вычислительной техники. Участникам и лицам, привлекаемым к данным мероприятиям, запрещается иметь их при себе и использовать. В противном случае организатор обязан удалить нарушителя с экзамена. Решение о повторном участии в ЕГЭ принимается Государственной экзаменационной комиссией по каждому лицу персонально.

Исключение составляют случаи, установленные нормативно-правовыми актами России. В частности, допускается использование непрограммируемого калькулятора на ЕГЭ по географии, химии, физике (с возможностями вычисления тригонометрических функций).

Кроме этого Кодексом об административных правонарушениях установлены меры административной ответственности за нарушения процедуры проведения государственной (итоговой) аттестации: размер штрафа на физическое лицо составляет 20-40 тысяч рублей, на юрлицо – до 200 тысяч рублей.

Антон Морван