Сайт журнала "Общественное мнение" самые свежие новости Саратова. Читайте блоги ведущих журналистов города, комментарии к саратовским новостям, смотрите телепередачу "Общественное мнение".
Дабы вспомнить Андрея Панина в лучшем его деле, пересмотрел на скорости несколько серий «Бригады». И, наконец, обнаружил, чем меня раздражает этот, в общем-то, крепко, профессионально и местами очень талантливо (заслуга актеров, и прежде всего покойника) сделанный фильм. Даже не всеми околосемейными слизистыми жидкостями – понятно, что это субстанция и есть основное сырье для сериального мыла. А претензией на движущуюся панораму эпохи – она получается чрезвычайно фальшивой, грубо намалеванной, подлинного историзма ноль; так бывает у некоторых исторических романистов, которые пишут про эпоху какого-нибудь Василия Темного языком провинциальных чиновников времен постперестройки, а лиризму добавляют за счет КСП-шного инструментария. Стенька Разин у таких авторов не персидскую княжну берет в наложницы, а будто моделек с восточной внешностью трахает. Понятно, что у авторов «Бригады» другой случай – временнОй дистанции практически не было, и эпоху лепили на глазок – как захочешь, так и было. А причина подобного дурного эффекта – в москвоцентризме, всё действие сериала крутится вокруг Кремля да Белого дома плюс высотка на Котельнической, ну и спальные районы с дачными поселками. Остальное – мелкими вкраплениями, больше на уровне реплик, причем Майами и Душанбе там в разы больше, чем остальной России, представленной, кажется, единственный раз полурепликой о «братках с Урала»… Такой же, словом, продукт колониализма, как и все остальное. А Панин – замечательный. Мало кто разглядел, а ведь эта его роль – ревизия целого куска национальной мифологии о великих ментах прошлого с их мильоном терзаний. У Панина получился подробный, убедительный и куда более настоящий Анти-Жеглов.
Старые рабочие считают «пенсию» явлением куда более мистическим, чем даже смерть. Покойный Дед Хасан, в ходе декоративных задержаний последних лет, называл себя «пенсионером». Анатолий Мариенгоф, первый денди русской литературы, в мемуарах описал процесс получения пенсионного удостоверения. Вообще-то распространенный писательский сюжет, однако помню, как поразил он меня именно у Мариенгофа, который – пробор, цилиндр, Есенин, ревущие 20-е – ассоциируется с вечной, блин, молодостью. Эдуард Лимонов, по российским меркам и законам, уже десять лет как пенсионер. Не успел я об этом подумать, как сам Эдуард Вениаминович в постскриптуме к известинской колонке сообщил удивительную по тем же национальным раскладам вещь – что не является пенсионером. Парадокс здесь в том, что Лимонов – главный работяга в русской литературе, знающий множество рабочих ремесел, старый пролетарий по духу и даже интонации. Взять хоть последние высказывания – растиражированное биографом Лимонова Эммануэлем Каррером («Дерьмовая была жизнь, вот так») – это ведь сиплое, сквозь никотиновый кашель, признание старого рабочего, который провожает трудную жизнь с усталостью и равнодушием. А вот в интервью Андрею Рудалеву: «Литература не талантлива и очень тупа». Это на фоне последних собственных сочинений: замечательного романа «В сырах» и фонтанирующих, великолепных сборников стихов. У Эдуарда Вениаминовича есть эта, тоже производственная, проблема: для него литература не слишком почетный old business, он всю жизнь пытался ее перерасти, и на каждом новом этапе открывал: не получается, не отпускает, в отличие от женщин, государств, войн, тюрем, товарищей… В этом высказывании – больше не эпатажа, а досады предварительных итогов. На самом деле, самоощущение старого рабочего – одно, а беспрецедентно удавшийся жизненный бизнес Лимонова – другое. Наверное, едва ли не каждый из нас может добавить к его пяти десяткам книг собственные сюжеты… Шестидесятилетний юбилей Эдуарда Вениаминовича мы (саратовские журналисты, художники и демократы плюс заезжие нацболы) отмечали в баре «Стахановец» у аэропорта. Лимонов был в паре километров от нас, в камере саратовского СИЗО-1, «на третьяке» для особо опасных. Годом позже я взял у него, по протекции Сергея Беляка, первое, по выходу из лагеря, телевизионное интервью. Не так давно я опубликовал на «Свободной Прессе» эссе «Дети Лимонова» – о сборниках малой прозы Андрея Рубанова и Михаила Елизарова. Это были два наиболее убедительных и свежих примера прямого литературного родства, но ведь едва ли не каждый русский писатель поколения тридцати- и сорокалетних может быть отнесен к этой, выражаясь по-тюремному, «семейке». Степень родства может быть разной, но вряд ли когда-нибудь перерастет в клановый принцип – облучение Лимоновым как-то органически отрицает мафиозное делание. Появились и «внуки Лимонова», для которых Дед – как зовут Эдуарда национал-большевики – даже не стилистический ориентир, а вечная фигура окружающего пространства, памятник, у которого заявляют пикеты и назначают свидания. Это уже не пенсионные итоги, это – щедрые дивиденды.
Пересматривали «Калину Красную». Мне всегда этот фильм казался странным для своей эпохи, эдаким слоеным пирогом, предвосхитившим постмодерн, где выдающийся результат обеспечивает нелинейный, авангардистский монтаж и сильнейшая нюансировка, нежели лобовое моралите. Так, позднейший – и замечательный – фильм «4» Ильи Хржановского по сценарию Владимира Сорокина вышел из двух эпизодов КК, поданных как документальные – застолья с пением в доме Байкаловых и пронзительной сцены со старушкой – матерью Егора. Неплохо – на фоне пасторального сюжета, несколько архаичного даже для времен расцвета «деревенской прозы». Раньше раздражал финал с убийством – сословным, так сказать, неправдоподобием. Василий Макарович блатным миром интересовался чрезвычайно и, как все интересующиеся, глубоко его мифологизировал. Русское криминальное сообщество никогда не преследовало «завязавших», если, конечно, за «соскочившим» не числилось каких-либо долгов и косяков. В «Калине Красной», между тем, акцентируется, что Егор «грОши» вернул. Более того, вопреки распространенной легенде о том, что воровская корона снимается вместе с головой, существовала юридически выверенная процедура отказа от высшего криминального статуса. Если не в литературе и кино (хотя есть, есть в «Джентльменах удачи» момент, когда Доцента спускает с лестницы именно «завязавший» экс-коллега), то в масскульте ситуация соскока представлена щедро. В ранних, к примеру, альбомах «Лесоповала» – «Когда я приду», «Кореша», «Черные пальчики». Михаил Танич, при всей разнице творческих, да и человеческих, наверное, масштабов, разбирался в русской блатной жизни лучше Василия Шукшина. И вот, наконец, я понял – модель да и технологию расплаты Губошлепа и его кентов с Егором Прокудиным Шукшин взял не у русских блатных, а у английских пиратов. Вернее, в романе про пиратов – Роберта Л. Стивенсона «Остров Сокровищ». Вспомним: перед тем, как к герою Шукшина нагрянула на разбор вся малина, его посещает приблатненный парень Шура, которого Егор представляет как «Васю». Разговор у них выходит очень напряженным: Егор отхлестал курьера по лицу привезенными деньгами. К Билли Бонсу, бывшему штурману капитана Флинта, который залег на дно в трактире «Адмирал Бенбоу», является посланник от команды Флинта по прозвищу Черный Пес. Беседа идет на повышенных тонах; скандал, драка, Бонс гонится за визитером с кортиком. Всем известный финал «Калины Красной» – по душу Егора является сам Губошлеп со свитой и герой Шукшина получает пулю. Капитан Флинт мертв: и разбираться с Билли Бонсом приходит его как бы заместитель – слепой Пью. («Одни боялись Пью, другие Флинта»). Пираты – народ юридически щепетильный: экс-штурману сначала вручается черная метка («это вроде повестки, приятель»), а уж потом головорезы во главе с Пью штурмуют трактир. Бонс, впрочем, гибнет чуть раньше – от припадка, спровоцированного ромом и ожиданием неизбежной расплаты. Совпадения едва ли случайные.
Есть у меня хороший знакомый, иногда деловой партнер – Сергей Родионов. Известный в Саратове человек. Сижу в субботу в «Фергане» на Рахова-Советской, обедаем в замечательной компании. Машхурда, плов по-самаркандски, чай с чабрецом. Звонит Сергей Игоревич. – А ты, говорит, знаешь, почему «Лебединое озеро»? Пока не очень понимаю, о чем это он, но первейшая мысль – август, путч, ГКЧП… – Да-да, – отвечает, – но почему именно два дня, нон-стоп, по телевизору… Есть версии? Версий нету. – А у меня есть, – торжествует Сергей. – Вспомни финал «Кавказской пленницы» – Саахов перед черно-белым теле и появление якобы кровников. Охренеть! У кого же из путчистов были такие ассоциации? – Вот это бы, – говорит Родионов, – и выяснить… Тут самое интересное. Мой вариант: Крючков. – Нет, – говорю, – наверное все-таки Язов. Они дружили с Никулиным. Но, как бы то ни было, если догадка Сергея верна, и путчисты программировали страну сценой из комедии, сделанной в поздние 60-е, пусть культовой и далеко не однозначной, – что же это была (бы) за страна? Что за путчисты – и так ясно. А ваши версии?
Итак, ситуация с девушками-акционистками, называющими себя Pussy Riot. Случились последствия даже не цензурные, а прямо репрессивные, слабо закамуфлированные статьями УК и УПК. Однако и акции «пусек»-кисок к панку, как музыкальному течению, также имеют самое минимальное отношение, по сути – это революционная пропаганда, слегка замаскированная под актуальное искусство. У действа Pussy Riot «Богородице, Дево, Путина прогони» в Храме Христа Спасителя, названного девушками панк-молебном, был пролог на Красной площади и Лобном месте – исполнение песни «Путин зассал», – она-то, похоже, и была воспринята как оскорбление величества, а уж храмовая акция засчитана до кучи. И для полновесного состава. Церковь на фоне сём выглядит как уличный терпила, который уже не помнит точно, то ли он украл, то ли у него, но выйти из процесса никак не может. Представим себе: некий именитый сыщик давно мечтает посадить, всерьез и надолго, не менее известного криминального авторитета. Мотивы, в основном, личные. По магистральной деятельности бандита это сделать нереально – схемы безупречны, связи подчищены, да и всплывают в них персонажи не всякому полицейскому генералу по зубам. (Конечно, вовсе не девушки – проекция авторитета, а, скажем, ихний Госдеп с нашим подпольным обкомом, а Pussy – пророчицы его. Власть увидела куда более прямую связь панкесс с протестными, и, как всегда, не ошиблась). Старые фокусы с подбрасыванием порошка и патронов, хранением оружия прокатить не могут – у знаменитого криминала не только лучшие адвокаты, но и прикормленное (а то и просто традиционно антагонистичное «ментам») общественное мнение. И вдруг, манной небесной, бытовуха – авторитет в ресторане бьет физиономию некоему важному коммерсанту. Кто прав, а кто нет – неважно, важно, чтобы коммерсант как можно скорее накатал заяву, которая даст повод авторитета закрыть, а уж потом раскручивать не спеша, всем имеющимся арсеналом средств… Потерпевший коммерс, наслушавшись, что не гоже быть пешкой в чужой игре и по пустякам гнобить уважаемого человека, и рад бы забрать-порвать цедулку. Но ему, усмехаясь, объясняют, что нехорошо переобуваться по мелочам, если не мы, то кто вас защитит, и вообще могут понять неправильно, а с бандитами, допустим, надо бороться. Дескать, поздно пить запрещенный боржом и пытаться соскочить, теперь мы вместе, вместе навсегда. Как мне представляется, именно такая триада из государства-Путина, терпилы-Церкви и Pussy Riot – в качестве символа и содержания гражданского протеста – сложилась вокруг пресловутого панк-молебна.
Нашел, наконец, и купил, давно искал (скорей, уже из любопытства, чем из коллекционерства) – CD c авторским исполнением песен Юза Алешковского – легендарные «Товарищ Сталин», «Окурочек» и пр. Кем только не перепетые – от Высоцкого до всей КВЧ т. н. «русского шансона». Оказалось неожиданно хорошо. А поскольку паралелльно писал для «Октября» статью про Василия Палыча Аксенова, по мотивам двух вышедших книжек – в серии ЖЗЛ и диалогов Александра Кабакова – Евгения Попова, то возникло вот такое рассуждение. По касательной. Евгений Попов, о чистоте помыслов составителей альманаха «МетрОполь»: «Кстати, вот еще одно доказательство того, что мы не лезли к чертям на рога. Мы же не напечатали в альманахе самую крутую песню Алешковского “Товарищ Сталин, вы большой ученый”…» Таким образом, Евгений Анатольевич признает: составители альманаха, заклейменного официозом проклятьем «антисоветский», по возможности старались не подставляться и не публиковать в «МетрОполе» заведомо антисоветские (по их мнению) вещи. Трудно оспаривать классика. Но. «Товарищ Сталин», даже по тем, 1978-79, временам – вещь вполне невинная. Никакая не политическая сатира, но стёб – причем мягкий и теплый, и в обе стороны советского света – по отношению как к зэкам, так и к Вождю. Собственно, это вечные русские «Отцы и дети» и притча о блудном сыне на новой фене, вслушайтесь (или вчитайтесь) в текст… Марксисты – мертвяки и доходяги – вечные туземцы подобных песенных материков и архипелагов, см. канонический вариант «По тундре». Приметы, не особо шаламовские, лагерного быта тут вроде звеньев цепи, связывающей зеков со Сталиным, основное же в песне – ироничная и конфузливая сыновняя даже не симпатия, а любовь… В «МетрОполе» напечатаны не менее известные лагерные вещи Алешковского: «Окурочек» и «Лесбийская»; логика составителей понятна – лирика, какие претензии. Однако «Лесбийская» – пусть экзотический и карикатурный, но, тем не менее, гимн однополой любви, да еще в специфическом антураже: всё, связанное с женскими зонами, табуировано у нас до сих пор – не столько цензурой, сколько общественным сознанием. «Окурочек» – новелла как раз, при всей своей сентиментальности, очень шаламовская, о любви, не просто отменяющей границы между лагерем и волей, это песня с густым намеком на альтернативную властную иерархию:
Господа из влиятельных лагерных урок За размах уважали меня –
что откровенно диссонирует с советскими представлениями о мироустройстве. Я бы, на месте и составителей, и гонителей, напрягался как раз из-за явно провокационных «Окурочка» с «Лесбийской», а не толерантного – в тогдашнем смысле – «Товарища Сталина». Охотно, впрочем, допускаю, что «метропольцы» знали тогдашние «нельзя за флажки» лучше и тоньше. И все же не отпускает мысль о демонизации Советской власти задним числом.
Эпитет «культовый» придумали, чтобы не платить критикам. Впервые я его услышал применительно к Pulp Fiction Тарантино. То есть в 1994 году, с тех пор эпитет превратился в ярлык, легко приклеиваемый кому угодно, в том числе русским писателям. Любая попытка рационально объяснить феномен культовости неизбежно сводится к известному пассажу из одесских рассказов: «(…) – Поговорим о Бене Крике. Поговорим о молниеносном его начале и ужасном конце. Три тени загромождают пути моего воображения. Вот Фроим Грач. Сталь его поступков – разве не выдержит она сравнения с силой Короля? Вот Колька Паковский. Бешенство этого человека содержало в себе все, что нужно для того, чтобы властвовать. И неужели Хаим Дронг не сумел различить блеск новой звезды? Но почему же один Беня Крик взошел на вершину веревочной лестницы, а все остальные повисли внизу, на шатких ступенях?» (Исаак Бабель, «Как это делалось в Одессе»). Это я к тому, что прочитал, наконец, пелевинскую первую биографию – «Пелевин и поколение пустоты» (М., «Издательство Манн, Иванов и Фербер, 2012 г.) Сергея Полотовского и Романа Казака. Авторы, решившиеся всерьез и подолгу, говорить о писателях подобного склада и масштаба, в любом случае достойны уважения. Как вызвавшие на себя нешуточный огонь. Поскольку вот вам один из основных признаков «культовости» – едва ли каждый поклонник полагает писателя своей личной собственностью, и на любую попытку биографической приватизации отвечает приступом ревности и обвинениями в рейдерском захвате. Не скачиванием в личный архив, а качанием прав. Не развитием дискуссии, а разлитием желчи. Тем не менее, и бегущей строкой. Лев Данилкин – влиятельный литературный критик и автор героических биографий – Александра Проханова («Человек с яйцом») и Юрия Гагарина (в серии ЖЗЛ), как-то признался, что очень хотел бы сделать книжку о Пелевине, но от затеи пришлось отказаться. «Я бы с удовольствием взялся за биографическую книгу о Пелевине, там столько материала, мне самому страшно интересно; я, например, знаю, что какие-то Пелевины в конце XIX века по молоканской линии приятельствовали с Прохановыми, теми самыми, но он — Пелевин, я имею в виду, — однажды совершенно явственно дал понять, что книга о нем — табу, и я слишком уважительно отношусь к этому человеку, чтобы пренебречь его мнением». Помимо этических соображений, Данилкин, надо думать, руководствовался и профессиональными: сделать биографию Пелевина без участия Пелевина – нереально: тщательно выстроенный имидж писателя – железной маски дополняется очень русским типом литератора, который всегда больше своих книг… Сергей Полотовский и Роман Казак наступили на те самые грабли, которые элегантно обошел Лев Данилкин. Лишенные контакта с персонажем, опираясь на дефицитные интервью, куцые свидетельства, уже известный и небогатый набор источников, авторы вынуждены были менять целеполагание на переправе. Делать не писательскую, но литературную биографию. И даже не биографию, а хронологию появления текстов Виктора Пелевина. С набором необязательных бантиков вроде критических цитат (всегда произвольный и при том ограниченный круг рецензентов), доморощенного структурализма (игра в прототипы) и стилистической претензией на неожурнализм (без соблюдения главного условия – энергично-агрессивного отношения к объекту). Получился, конечно, не полный провал, а неполный справочник-путеводитель по творчеству Виктора Пелевина. Характерно, что в изящно и снобистски (кстати, отрывки из нее публиковались в журнале «Сноб») изданной книжице не обошлось без неизбежных сегодня редакторских ляпов. Вот, навскидку: в последней главе «Супербест» писатель Илья Бояшев назван Эдуардом. Наверное, потому, что на той же странице попадаются реальные Эдуарды – Кочергин и Лимонов… Словом, работает одна старинная аксеновская метафора: о чуваке, который набриолинил пробор, но позабыл застегнуть ширинку. Кстати, и с пробором, и с ширинкой в книжке весьма негусто: авторы избавились от колоритных деталей, отжав биографию своего героя до казарменной сухости. Разве что вот обложка... Виктор Пелевин снялся для своей биографии на фоне зарослей плюща. В неизменных темных очках. А еще рубашке в синюю клетку и джинсах мягко-бордового оттенка. Плюс синяя футболка и темные кеды. Но взгляд приковывают руки классика – с аккуратными ногтями, длинными и чуткими пальцами, в ассоциацию просится целая аппассионата или даже феликс дзержинский… Словом, как мне уже приходилось вяло каламбурить, эпигонствуя Пелевину, первый блин come on!
Я не особенно сочувствую рекрутинговым трудам В. Радаева, а уж это-то министерство всегда считал курьезным и никчемным. И дело даже не в том, что Рома за все эти годы приобрел цыганскую психологию неудачливого пиарщика перекати-поле и наркотическую зависимость от смены настроений хозяина «к сердцу прижмет, к черту пошлет». И, опять же, не в том, что имеет догматический неповоротливый ум (попросту – глупость) и очевидную профессиональную несостоятельность при комедийной какой-то, орнитологической фанаберии. Ну да ладно, по Роману и креслице. Главная проблема тут не чуйченкина даже, а радаевская. Ромин образ и фейс навечно срослись с похоронным шопеном, и не начавшееся, по сути, губернаторство приобретает привкус черного юмора и эдакой легковесной скоротечности. Впрочем, я уже говорил: «чуйченко» и «абросимов» – это не фамилии, а должности в саратовской власти, они были под собственными именами при закатном Аяцкове, под чужими – при позднем Ипатове, и при очередном повороте ржавой региональной сансары вернулись к исконным паспортным данным.
Любители исторических параллелей находят, разумеется, массу сходств между эпохой императора Николая Павловича и путинскими нулевыми. Подбрасываю родство чисто литературное – в последнее десятилетие в русской словесности вновь мощно зазвучал мотив лишнего человека. Пропущенный, естественно, через достоевский психологизм, мистический эротизм Серебряного века и теперешний профессиональный цинизм. Показательно, что главные герои лучших книг о «новых лишних» («Околоноля» Натана Дубовицкого, «Черная обезьяна Захара Прилепина, «Информация» Романа Сенчина) – журналисты в широком смысле, в т. ч. из подотрядов издателей, пиарщиков, медиабайеров. Каждому времени – свои печорины. Еще принципиальней в плане аналогий – кавказская тема, получившая свежие импульсы: «На Кавказе тогда война была», – справедливо сообщает Лев Толстой. А еще невиданная даже по российским меркам коррупция и ползучая исламизация, проявление вождей-харизматиков и растленных западных нравов – словом, экшн, который бери горстями и вставляй в книжку. Любопытно, что кавказская тема оказалась близка полярным подчас писателям – патриарху мистико-патриотической прозы Александру Проханову и либеральной пассионарии Юлии Латыниной. Особая статья – авторы кавказского происхождения Герман Садулаев и Алиса Ганиева, ныне, проживающие, впрочем, в метрополии – первый в Питере, вторая – в Москве. Различия между условными писательскими тандемами чрезвычайно заметны, но сходства принципиальней: едва ли не основные мотивы кавказской прозы – имперская ностальгия и колониальная эсхатология. Нацбестовская рукопись Алисы Ганиевой «Праздничная гора» явно нуждается в редакторе: как говорил один известный кавказец, «маленький пример». Персонаж по имени Арип как-то раз назван Амиром (то есть имя переходит в мусульманский статус). Вообще неряшливость – характерная черта кавказской прозы – у Проханова в «Политологе» главный герой Михаил Львович Стрижайло на короткое время становится Михаилом Яковлевичем. (Ага, как у Довлатова: «Отчества моего ты не запомнил, но запомнил только, что я еврей»), У Латыниной в «Земле войны», похоже, не было редактуры даже авторской. Впрочем, дело, может вовсе не в Кавказе, а и в исчезновении самой редакторской институции. В случае «Праздничной горы» трудность в другом. Рукопись будто ускользает от жанровых определений: по объему повесть, по замаху – роман. Амбиция охватить весь Дагестан (хотя и была уже такая книга – «Мой Дагестан») входит в противоречие с концептом и фабулой – Алиса рисует ближнюю антиутопию: с одной стороны, Россия на границе Ставрополья возводит санитарный кордон, о котором так долго говорили большевики всех мастей и политических взглядов. С другой – и в самом Дагестане – к власти приходят радикальные исламисты. Впрочем, писательница, кажется, не чужда самоиронии – и чуть зашифрованную авторецензию мы встречаем в самом тексте: «На этот раз это была не простая реконструкция старого досоветского быта, а семейная сага с многими десятками действующих лиц, чьи имена, черты и поступки ускользали от Махмуда Тагировича, как ящерицы. Вводя какого-нибудь персонажа, он принимался за весь его род и, сам того не желая, перескакивал на братьев, сестер, кузин и кузенов, а там уж рукой подать до троюродных, четвероюродных и пятиюродных. Все оказывались связаны одной пуповиной, и рукопись пухла месяц от месяца. Меж тем, время было неясное». Рукопись Алисы – движущиеся фрески, своеобразная замедленная анимация, парад огромного количества персонажей, объединенных не столько единой географией и языком (причудливая смесь интернационального жаргона, местных наречий, исламских заклинаний), сколько общим движением постколониально й жизни – с ее солнцем и морем, преданиями и сплетнями, надеждами и фобиями, пестрым цветением на фоне будничной ситуации гибели и распада. Она пугает, а мне не страшно: а все потому, что Алиса Ганиева написала сказку – в устной, скорее, традиции – с избыточностью и тупиковостью отдельных сюжетных линий, произвольным рекрутингом героев, примиряющей интонацией, создающей общий фон и для мажорских забав, и для инквизиторского беспредела. Отсюда – всеобщий инфантилизм, подростковый словарь; гражданская смута, приобретающая, при всех кровавых подробностях, черты эдакого дня непослушания. Чередование загадочных снов, свадеб и деторождений. Как часто в сказках, когда трудно отделить волшебство от этники, рассказчик (ца) сбивается с ритма и тона: приметы быта в яркости опережают многих персонажей, языковые находки сменяются колониальными канцеляризмами, а метафоры больше претендуют на экзотику, нежели оригинальность. Еще один важный – и наиболее удавшийся – сюжет «Праздничной горы» предсказуемо выпадает из сказочных условностей. Сформулировать его можно по-перестроечному: легко ли быть молодым на национальной окраине в «неясное время»? Именно поэтому молодые герои Алисы Ганиевой: Шамиль, Мухтар, Ася и Мадина вполне реалистичны и убедительны, даны, возможно, не так в развитии характеров, как в движении судеб – и с ними набор ее фресок приобретает дополнительное измерение – претензию не столько на эпос, сколько роман воспитания. Хотя, надо полагать, «Праздничную гору» будут сводить к эпосам и магическим реализмам, обозначая в качестве вечных маяков «Сандро из Чегема» и «Сто лет одиночества». Полагаю, однако, что сказке – страшноватой, веселой и по-хорошему «ненастоящей» – лучше сказкой и оставаться. Здесь еще один отрадный, тонкий и весьма двусмысленный момент. Компетентные специалисты утверждают, что Расул Гамзатов и, скажем, Кайсын Кулиев, были большими, а для своих народов – так и великими поэтами. Подавляющее большинство русскоязычных читателей, по понятным причинам, компетентны не насколько, чтобы оценить их величие. Поэтому многие склонны доверять мнению, что большими поэтами были, скорее, московские евреи-переводчики. Поэтому новый призыв национальных (пусть условно) писателей, хорошо пишущих по-русски, со всеми их болями и страхами, – может, единственное положительное следствие постсоветских кавказских войн и смут. Но в России всегда так – или жить, или писать.
Если крикнет рать святая: Брось ты Русь, живи в раю! Я скажу: не надо рая, Дайте родину мою.
У Есенина: Кинь ты Русь... и т. д. Видимо, Владимир Владимировичу, как знатоку коммерческо-братковской фени, глагол «кинуть» показался слишком двусмысленным. А вот Есенин, поди, полагал слишком вульгарным слово «брось». Впрочем, выражение «пробросить» означает то же, что и «кинуть», но в размер не ложится. Зато когда Путин назвал Есенина «совсем немитинговым», мне это даже понравилось. Какое-то новое слово в есениноведении. Однако. Есенин был реальной рок-звездой тогдашних поэтических вечеров-диспутов, кумиром молодых и агрессивных толп, где кипели страсти покруче болотно-манежных. В имажинистский период Есенин и соратники устраивали тусовки, демонстрации, флеш-мобы, в которых ЧК подчас усматривала политический подтекст, но реагировала спокойно. Одно из немногих сохранившихся видео Есенина (кинохроника) – с его выступления на митинге памяти жертв революции 18-го года. Он там читает «Кантату» и менее всего похож на привычного нам вербного херувима – сухой опасный парень, буйноволосый, с хищноватым выражением лица. Вообще забавна актуализация Есенина в путинском кругу – Сергей Миронов, в бытность совсем ручным председателем Софеда, призвал, наконец, окончательно расследовать обстоятельства убийства (!) Есенина, а Дмитрий Медведев (и даже «дмитриймедведев» в одно слово с маленькой буквы) идеально лег в версию Гражданин Поэта «Не жалею, не зову, не плачу».
Место Д. А. Медведева в памяти народной – вопрос сколь актуальный, столь и отдаленный. Можно прогнозировать, не особо фантазируя. Адепты его, поначалу многочисленные, негромко, чтоб он сам не слышал, вели аналогию к Горбачеву. Хотя сразу было ясно, что Дмитрий Анатольевич не вышел ни аппаратной школой, ни пятном, а вышел только супругой, но и данная категория сделалась чисто теоретической. И раз уж речь зашла о генсеках, даже ряд Андропов-Черненко сегодня выглядит для Медведева комплиментом. Константин Устиныч нашел, чем запомниться, конечно, в самом финале, но нашел ведь… Впрочем, не будем углубляться, пусть Дмитрий Анатольевич живет сто лет. Парадокс советского времени – даже те из продвинутых, кто мог без запинки перечислить Романовых, включая Федора Алексеевича с Иваном Антоновичем, путались в династических вопросах после октября 1917-го. Ряд Ленин-Сталин-Хрущев-Брежнев казался слишком куцым. И потому в него, как клинья в брюки, чтобы стали клёши, вшивали обрывки генетической и собственной памяти. Помогал учебник истории КПСС (толстый, синий, библиотечный – дома таких не держали), мог кое-что поведать меж строк. Памятуя о Ленине как председателе Совнаркома, между ним и Сталиным неуверенно вставляли Рыкова. Хотя уместней был Бухарин – все-таки в период борьбы с троцкистской оппозицией они со Сталиным удачно дополняли друг друга. Троцкого, кстати, советский человек вождем никогда не считал – в отличие от оппонентов власти. Того же Булгакова в «Белой Гвардии». И те, и другие знали Троцкого врагом, но по-разному. Советские догадывались – приписывать Льву Давидовичу любую власть в своей стране, даже в прошлом и ненадолго – кощунственно, условные «белые» причисляли Троцкого к вождям (иногда впереди Ленина!) по причине наркомвоенморства и еврейства. Видимо, по той же совнаркомовской версии, на пару постсталинских лет народная молва лидером назначала Маленкова, а в пару к раннему Брежневу – Косыгина. Интересно, что Маленкова советские пожилые люди почему-то любили, иногда путая его с Малиновским (наверное, маршалом, а не провокатором-большевиком). И в вину Хрущеву ставили не валюнтаризм и развенчание Сталина, а удаление от власти Маленкова и Молотова. Похоже, вот оно – место Дмитрия Анатольевича, в этом архетипе, между Рыковым и Маленковым. Дело отнюдь не в типологической близости, а в фольклорной. Зыбкое такое, неуверенное, мифологизированное место, мерцающее… То потухнет, то погаснет. Как ночной огонек на вывеске прогорающего стрип-клуба. Когда на старости лет буду загибать пальцы рук на предмет, при каких лидерах довелось пожить, как бы мне, стартуя от Брежнева с Подгорным (да-да, 1970-й год), не забыть про Медведева. Потому и нарисовал этот крестик. Для профилактики.
Я понял. Язык власти – это как мат в сакральные времена. Захотел человек произнести сильное слово – так это не просто писк души или речевая связка, а призвание в союзники сил природы, могущественных языческих демонов. Нынче труба пониже, дым пожиже и демоны давно не те, плохо работают, однако и привычка заменила натуру. Вот депутат областной думы Андрей Россошанский наехал на министра культуры области Владимира Синюкова. Сама по себе ситуация, когда всем известный Андрей Владимирович поссорился с не менее прославленным Владимиром Николаевичем, отсылает даже не Гоголю, а к сталинскому «оба хуже», и заставляет задуматься о последних временах. Но дело даже не в этом. Директор саратовского ТЮЗа Валерий Райков, защищая министра, выдал: «Дискредитировать коллектив театра за неделю до выборов президента – неправильно. Вы должны это понимать». Очень понимаем. Как у Александра Сергеевича: вспомнишь грамоте, когда до петли доходит. Где театр юного зрителя (у которого, кстати, коллеги Синюкова по правительству рвутся отжимать старое здание), а где выборы президента РФ? Э-э, лучше не спрашивайте. Сказали вам: «должны понимать». В прошлую субботу, в телепрограмме ОМ, я заметил, что губернатор Ипатов вступает в эпистолярный период своей карьеры. И, знаете, накаркал: Павел Леонидович на полусекретные письма депутатов двух наших главных дум ответил своим, не менее таинственным. Интернет-газета «Четвертая власть», однако, цитирует: «Как единоросс и глава исполнительной власти в регионе считаю данные действия нарушающими не только партийную этику, но и дестабилизирующими политическую обстановку в регионе. Данные действия вносят раскол в региональное отделение ВПП «Единая Россия» и сеют недоверие к власти со стороны элит области». (…) «Реализация данной кампании намеренно или неосознанно создает всероссийский прецедент, что, на мой взгляд, совпадает с определением «оранжевого» сценария захвата власти в отдельно взятом регионе». Опять Гоголь – эк куда метнул! Однако все верно: куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Правда, смешались в кучу кони, клешни, яйца, курицы… Столичные заклинания, ни на чем, кроме фобий, не основанные, в провинции превращаются просто в-каждой-бочке-затычку. Но и смыслов здесь немало. 1. Наш бедолага-губернатор невзначай путает себя с Путиным. Ну, а кто у нас еще ходит под Богом и оранжевой угрозой? Не Немцов же с Навальным. Заметьте, в аналогию себе Павел Леонидович выбрал не фольклорного Рабиновича («Не дождетесь!»), не классического Шарикова («Сидел на своих шести аршинах и сидеть буду!»), а… вот именно. 2. Воля ваша, но чего-то губернаторские советники снова недоработали. Это ведь Павел Леонидович, который год воюющий с местными единороссами-ортодоксами (не за власть, конечно, а за единицы освоения, измеряемые у нас в «стройэксах»), в глазах прогрессивного человечества выглядел без пяти минут оранжистом. А теперь у прогрессивного человечества может случиться когнитивный диссонанс – возьмет оно, да и перестанет поминать губернатора в протестных молитвах. Впрочем, Павел Леонидович и раньше впереди всякого федерального паровоза поминал и Запад, и Госдеп… Но, может, либеральная общественность думала, что он тактик. А теперь, получается, – стратег. Письмо – это, как говорил Женя Лукашин, «документ, между прочим». Может, лучше и впрямь матом, как в седую языческую старину.
Кажется, ни политтехнологи, ни политическая наука пока не учитывают такой серьезный фактор, как электоральная жалость к кандидату. А она сродни национальному состраданию к арестантам. И географически располагается там же, в глубинке. Звонят из маленького городка: за кого голосовать 4-го марта? Обычно я отделываюсь общими словами, но тут близкая подруга покойной мамы, я не посоветую – никто не посоветует. За Путина не хотят. Устали. Пусть, мол, и сам отдохнет: 12 лет как-никак. (Президентства Медведева там в упор не заметили и, кстати, еще раз подтвердилась эта календарная дюжина, после которой русский человек устает от любого режима). Коммунисты – еще так-сяк, но не Зюганов – он противный. Прохоров – наоборот: слишком он для них высок, богат, блестящ. И без нас не пропадет. На парламентских они голосовали за «Яблоко», потому что жалко было Явлинского. «Ты нам посоветуй, кто сейчас типа Гриши – никто за него не будет, и он точно не наберет? Не Миронов?» «По вашему критерию, пожалуй, что и Миронов». «Ну, гора с плеч. Значит, мы все за Миронова». Облегчение на том конце трубки ощущается физически. И то верно: и выбор сделан, и доброе дело.
Как раньше Анна Ахматова Страдала неудержимо, Так сегодня Чулпан Хаматова Стала жертвой режима. Всеволод Емелин
Кстати, об Ахматовой. Вчера в моё «Особое мнение» на саратовском «Эхе» дозвонилась тётька, возмущенная тем, что я сравнил Ксению Анатольевну Собчак с Анной Андреевной. Тётька в эфире принялась живописать приключения Ксении в ванной, причем интонация из возмущенной превращалась в игривую. Аналогия моя была с таким посылом. Вот поэт, сказал я, начинавший в Серебряном веке, Жоржик Иванов, из светского зайчика и гламурного бисексуала в эмиграции вырос в мощного трагического русского поэта Георгия Иванова. Представьте, говорю, что из Ксюши Собчак получится что-то вроде А.А. Ахматовой. Личность она сложная, с некоторым душевным надломом, рефлексиями и т. д. А нынешняя ситуация делает ее всё масштабнее. Я, грешник, сказал еще тётьке, что и Ахматова в молодости не была праведницей – брак втроем (Артур Лурье и Олечка Глебова-Судейкина), и вообще товарищ Жданов в своей дефиниции «смесь монахини и блудницы» был кое в чем прав.
Так вот, относительно конкурса информационных проектов. Cумм денег, повторю, пока нет, и зависят они, говорят, от места в рейтинге. Тогда наши самые богатые буратины – правительственная «Саратовская областная газета», «Репортер» и районки – «Земля Самойловская», «Знамя труда» и «Заволжские степи» (хочется добавить – «в одно слово с маленькой буквы»). Сугубо предватительный подсчет (мог где-то ошибиться на единичку). ТВ: «Россия – 1» (ГТРК то бишь) – 6 проектов (собственных, без партнеров, арендующих эфир). Обычно бывало 20 проектов в первом туре, и 20 – во втором, причем второй был и задуман под ГТРК. Зато саратовский РЕН – 7 проектов (тоже без арендаторов). Любопытно будет снять реакцию Андрея Владимировича. И попробуем. Я так понимаю, обнесли его довольно показательно и демонстративно. ТНТ – 1 грант. «Взгляд», всей толпой (газета, сайт, Интернет-ТВ) – 5 штук грантов. Столько же – «Новые времена», тоже пять, но на одну газетку несчастной посмертной судьбы, давно миновавшую стадию протухания, и вступившую в процесс мумифицирования. Столько же – нам («Коммерсанту» на спецпроекты; журнал, телепрограмма) и Уриевскому на журнал (он его называет СИКом, а в документации, важно – Saratov-Inform, чисто индеец, у которого одно имя для своих, другое для проклятых бледнолицых, или Наутилус – «одни слова для кухонь, другие для улиц») и сайтик. Даже Л.Н. Фейтлихер получил на сайт 2 грантика. Минпечать демонстрирует широту политического кругозора – типа, на одиозную газетку – нету у нас, а вот на сайт цивилизованный – найдётся. Ну, и как всегда – враг моего врага и т.д. Как в свое время в «патриоты» записывали всякого, кто хоть раз в шалмане евреев обругал. Относительно прошлогодних конкурсов картинка, конечно, не столь клиническая. Думаю, определенную воспитальную роль сыграли мы, «ОМ», судами и скандалами, но, конечно, Макаренко был коллективным. Я всегда, вслед за Аль-Капоне, повторяю – добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем одним добрым словом.
В Балаково объявились красные дьяволята – бригада ребят посредством Интернета якобы выявляет якобы педофилов, фиксирует на видео и выкладывают в сеть. Фигурально выражаясь, мажут в дегте, валяют в перьях и выносят на шесте. В органы не сообщая. Сегодня в саратовском «МК» эмоциональная статья по этому поводу, «Фильм ужаса для педофила», автор Сергей Губанов. Статьи пока нет в сети, поэтому цитатка: «парни-активисты в социальных сетях либо на специализированных сайтах знакомств заводят страничку от имени 13-летней девочки. На нее довольно активно начинают заходить пользователи, завязывается переписка, которая приобретает все более откровенный характер. Когда клиент доходит до изнеможения, разговор переходит в плоскость реальной встречи». А уже там: «самые откровенные строчки зачитываются вслух – газетная бумага такого разгула гнусной похоти не вытерпит». Понятно: такая самодеятельность вызывает самое бурное одобрение форумчан, ясно, что с педофилией, допустим, надо бороться. Но очевиден также не столько общественный спрос на борьбу с педофилами, сколько – властный – на активную педофильскую компанейщину (насколько, что братва в местах заключения, говорят, фигурантов соответствующих статей практически не щемит до подробного анализа обстоятельств). Но меня, однако, интересуют соображения чисто, так сказать, литературные. Ведь не в режиме сетевого монолога гадкие извращенцы объясняются в «гнусной похоти»? Надо думать, эти пуганые вороны клюют на определенный словарь и стилистику... Ведутся. Вспоминается Лев Толстой, прочитавший «Яму» Куприна и заключивший, что автор получает свое удобвольствие от описания бордельной экзотики (ну, это Лев Николаевич «Суламифь» не прочел, не успел, помер). Куприн, положим, не особо смаковал проституточные труды и дни, но ведь и граф бывал в таких случаях не по-страчески чуток. А вот Пазолинни, конечно, в «Сало, или 120 днях Содома» столь страстно фашизм разоблачал, что, наверное, руки так болели, прямо отваливались. В общем, не знаю, как к этой партизанщине относиться. Но давно усвоил, что литературный критерий – самый верный.
Умер русский писатель Александр Житинский. В Финляндии, на 73-м году жизни. Я не был знаком с Александром Николаевичем лично, а Житинского-прозаика знал дискретно. Конечно, читал и перечитывал очередную интиллигентскую мини-библию «Потерянный дом, или разговоры с милордом», повести «Снюсь» и «Лестница», но… Фирменная питерская ирония (не стёб!), по моему давнему убеждению, хороша в сюжетной прозе как пряность или соус к основному блюду. А когда рассыпана с перебором, рискует превратиться в прямую свою противоположность – дидактику. Да и сюжеты с героями от таких инъекций заметно мельчают. Безусловно, есть и другое мнение – Дмитрий Быков в некрологе «Живой Житинский» («Новая Газета») замечательно пишет о камерности и уникальности прозы Житинского, об узкой и исчезающей прослойке советских идеалистов, которые были самыми преданными поклонниками писателя… Я бы хотел немного о другом. Житинский стал одним из первых у нас рок-журналистов и сразу сделался в этой сфере, не имевшей в России никакой традиции, суперпрофи западного обрапзца. Тут ему не было равных (Артемий Троицкий? Немного не то – у Троицкого, как и его почти однофамильца Троцкого, всегда велика была личная амбиция, «Я и Октябрь», «Я и русский рок»). Житинский же, оставаясь превосходным популяризатором, умел уходить в тень. Отсюда немного смешная самоаттестация – «рок-дилетант». Здесь его несомненная заслуга перед нашим поколением и страной, но, чтобы в полной мере оценить ее, надо было жить в провинции в 80-е. Особенно ранние, до 85-го, или даже 87-го года, когда он печатал свои колонки «Путешествие Рок-дилетанта» в «Авроре». Тут еще один плюс-минус амбивалентной нашей Советской власти – магнитофонные записи в глушь доходили дискретно, самиздат – коллекционно, а вот периодика приходила вся – живая и свежая. Так вот, по колонкам РД ребята в городках типа моего Камышина выстраивали рок-н-ролльные знания об окружающем русском мире и все неформальные иерархии. Я, например, в Майка Науменко влюбился задолго до того, как услышал «Сладкую N», «Пригородный блюз», «Дрянь» и пр., исключительно благодаря Житинскому. И далеко не я один. У многих аналогично получалось с «Аквариумом», Цоем, «Наутилусом-Помпилиусом» и т. д. На этом фоне журналы «Ровесник» и чуть позже – «Парус», тоже себе позволявшие, казались, в первом случае – подмигивающим официозом, во втором – нахальной тусовочной отсебятиной. Более того, рок-оригинал, при тесном знакомстве, иногда даже несколько разочаровывал – у Житинского он представал плотнее и вкуснее. «Крупнее, чем в жизни», как писал Лев Лосев по другому поводу. Думаю, многие рокеры прыгнули тогда выше собственной планки и головы, ибо надо было соответствовать такому уровню журналистики о себе. Рок-дилетант сформировал рок-н-ролльные вкусы целого поколения, а поскольку рок тогда становился мировоззрением и даже религией, Житинского уместно сравнить даже с евангелистом. Своеобразным, конечно, без рискованных сопоставлений. В его книжке «Путешествие рок-дилетанта», сделанной просто, точно, без всякого мутно-тусовочного снобизма (интересно, каков ее совокупный тираж? В сотни, полагаю, а то и тысячи раз превосходит тиражи Житинского-прозаика) и по сей день задает высочайший уровень – интервью, рецензий на альбомы, концерты, фестивали. Житинский основал первое в Питере независимое издательство «Геликон Плюс» и начал деятельность со сборника мемуаров о Викторе Цое. Меня эта книга, помню, потрясла – не Цоем (к которому я всегда бывал более-менее равнодушен), а подбором авторов и неуловимо-общей стилистикой – вот, думалось, как надо писать историю рока и биографии Героев… Повлияла она на меня крепко – мой первый официальный журналистский материал, опубликованный в «Саратовских вестях» лет шестнадцать назад – интервью с Андреем «Свином» Пановым, одним из героев Житинского, – делался по сходным рецептурам. Позволю себе автоцитату из давней моей повести «Как наши братья»: «Город посетил знаменитый Свинья — блудный отец русского панка, отпрыск прославленного заокеанского хореографа, наипервейший собутыльник ряда вечных памятей от рок-н-ролла. Остановился он со своей группой у меня. Я тогда снимал подвал, где лампы даже в рабочий полдень продолжали изнурять счётчик, бревенчатый сортир находился метров за двадцать шесть, а за пресной водой я отправлялся, предварительно попрощавшись с домашними. Вела в подвал бетонная крутая лестница, мои посетители присвоили ей полузабытое имя писателя Гаршина, и кое-кто из них, пресытившись моим гостеприимством, действительно пытался делать жизнь и всё дальнейшее с лягушки-путешественницы. Утром Свинья проснулся поздно, принял стакан и отправился в туалет босиком и в плавках. Прочую форму одежды ему заменяли наколки, мелкой и густой рыболовной сетью покрывавшие худое белое тело. Была зима, и тропинка, ведущая к сортиру, покрылась выпавшим за ночь снегом. Во дворе курили “Приму” два соседа-пролетария. В момент, когда один другому похвастался чем-то вроде “а по хрену мороз”, на снегу возник голый татуированный Свинья со спекулятивно-независимым выражением интеллигентного лица...» При всех литературных заслугах Александра Житинского, писательская сверхзадача его реализовалась именно здесь. Хотя к черту гамбургский счет. На этом фоне молчание ягнят-рокеров по поводу его ухода – выглядит странно...
Видимо, каждому из нас уже в этой жизни презентуется некая матрица последующего существования. Кому-то на войне, кому-то в творчестве, кому-то в человеческих странных сближениях и отношениях. А кому-то – в кишечных миазмах и сплетениях российской бюрократической практики. Сегодня в «Газете недели» у Лены Микиртичевой целая полоса ее инсайдерских бесед (обычно колонки хватало). А вчера был Forbes, с очередной черной меткой, на которые уже никто и внимания особо не обращает. И это всё о нем – даже не о самом Павлике, но о его обстоятельствах – отчасти драматических, отчасти постыдных – тут и новогодняя хворь, и красные следопыты в госпитале, и цифровой ветер в диалоге с премьером... Литературные аналогии давно приелись (Довлатов: «Я обиделся и ушел. Вернее, остался»). Киноцитаты тоже. Помню, в молодости, когда ритуальный бизнес в стране был в пеленках, я, бывало, входил в состав бригад, транспортирующих гроб с покойником из квартиры в катафалк и далее – по месту назначения. Тут главная и грандиозная проблема – дверные проемы в хрущёвках. Гроб, особенно мужской и богатый, застревает, ни туда, ни сюда; случается, и покойник шевелится, будто пытаясь помочь... Словом, возня даже по нашим меркам, абсурдная и беспрецедентная. Мне кажется, ею Павлу Леонидовичу дается некий знак. Как оно там будет... С неопределенностью по времени и месту окончательного назначения, бессмысленным и беспощадным пиаром, тёрками в самых верхах (или самых глубинах), выхлопом которых будет клубиться серный дымок слухов с «источниками», взаимоисключающими командами... Есть, впрочем, не только христианская модель. И, соответственно, рецептура. Через вечное невозвращение. Прыжок с колеса сансары, разрыв кармической цепи. Проще говоря, буддисты посоветовали бы ПЛИ пойти на выборы. Я тоже.
Истерикой на тему «организатор протестного митинга Сергей Вилков – человек Олега Грищенко» (интересно, видел ли Сережа главу города, кроме как по новостям, а Олег Васильевич – Вилкова в жизни?) отметились «Четвертая власть», уриевский «Саринформ», «Репортер – СМИ», «Редколлегия» и – аккуратней остальных, больше в форумах, – «Взгляд». Ровно та же медийная компания в свое время рвала глотки и задницы за Сашу Уриевского – «жертву ментовского беспредела». Беспредел (с изъятием одного-единственного системного блока безо всяких последствий) был, не сомневаюсь, наспех срежиссирован в руководстве пула. Дескать, менты действовали по наводке всё того же Олега Грищенко. Который, по-моему, об уриевском существовании не подозревает до сих пор… Но это ладно. Как пела Анна Герман, «поверила, поверила, и больше ничего». К тому же повод богатый – посмотрите вы, граждане люди, свобода слова, журналистская солидарность, бла-бла-бла… Кстати, в упомянутом пуле служат самые ревностные приверженцы этой солидарности и активисты Саратовского СЖ. Которых теперь, кроме как стукачами и доносителями, у меня не поворачивается язык назвать. И лгунами к тому же – я уже рассказывал, как «интервью» Вилкова попало на «Четвертую власть». А ведь Вадим Рогожин и Александр Уриевский были на митинге. И не могли не видеть, что организаторы сразу ушли на вторые-третьи роли. Равно как и примазавшиеся, освистанные КПРФовцы. Идея, предложенная курихино-губернаторским пулом, проста – «замазать всех». Вилкова – который действует якобы не по своей инициативе, но по указке не то из мэрии, не то из Госдепа. Меня – если вдруг у Сергея начнутся неприятности по работе (не дождетесь). Грищенко – по совокупности связей. И т. д. Другое дело, что во всех своих расчетах эти инвалидные стратеги уповают исключительно на рабовладельческую модель отношений и шкурные мотивации. Руководствуясь, конечно, собственным опытом, показателем внутреннего говномера и количеством оплеух и подзатыльников, как выданных, так и полученных. Только вот вы, ребята, – это не мы. И вообще, все больше убеждаюсь, что мы люди разных профессий. У нас много грехов, может, в личном и в профессиональном плане, но стукачами мы точно не являемся. А может быть, тут расчетец и потоньше – убрать внесистемщиков с протестного тренда, дабы его оседлали проверенные, прикормленные, договороспособные КПРФники… Или яблочники. Тут у нас один креативный издатель никак всё не определится – к умным или красивым. А какие-то пацаны с левыми убеждениями, чистыми помыслами и отсутствием всякого шкурного интереса – явно не подпадают ни под одну из категорий.
В субботу, накануне митинга, вице-губернатор Александр Бабичев заявил примерно следующее – один из организаторов, журналист Сергей Вилков, работает в ОМ у Колобродова, а Колобродов, дескать, у Грищенко, значит, митинг несогласных организован на деньги Грищенко. А поскольку ранее губернатор Павел Ипатов говорил о спонсорстве Госдепа США, и Бабичев шефа не оспаривал, а дополнял, мы узрели две руководящие и направляющие саратовского протеста. Мне сейчас совершенно неинтересно оспаривать или соглашаться относительно спонсоров и работодателей. Я имел возможность убедиться, что все претензии «Почему ты работаешь у него?» в подтексте звучат «Почему не у меня?». Сам отставной козы прокурор, к тому же с головой, пострадавшей от известной русской хвори, конечно, вряд ли интересовался Вилковым до известных событий. Простую, но плодотворную мысль – о главе города как тайном идеологе протестных настроений, нашему вице, скорее всего, подбросил некий Максим Орлов. О том, что отдельные недостатки Бабичева – есть немногое в нем человеческое, и какого качества такая субстанция, как «максим орлов», – мне давно известно. Тут интересней даже не феодальная, а рабовладельческая модель, с которой эти деятели подходят к объективным процессам и нормальным людям. Бабичева практически процитировала и творчески доработала вся такая распротестная «Четвертая власть». Тоже ничего нового – Сергей Курихин не упускает случая сотворить коммунальную пакость и Грищенко, и грешному мне – старая любовь не ржавеет. Неприятней другое. Там же, на «четверке», опубликовано интервью Вилкова. Интервью как интервью, со многими позициями я согласен. Но. Интервью Вилков давал журналистке Анне Мухиной из «Новых времен», Вилков его не вычитывал, более того – не давал разрешения на публикацию ни в газете «Новые времена», ни на сайте «Четвертая власть»… Как же всё образовалось? Митьки говорили в таких случаях – «А вот так!». На самом деле, скучно и противно, на фоне возникающих в обществе позитивных тенденций, фиксировать всё ту же тошнотворную саратовскую шарманку. Игру в «кто кому гуще нагадит». Когда благое дело, объединяющее молодежь, интеллигенцию, просто хороших людей всей страны, в Саратове вновь превращается в площадку для сведения старых счетов, истеричную попытку прикрыть несколько правительственных жоп и вновь взять всех и поделить на «своих» и «чужих».
Реплика «О цензуре и Тимофее» писалась второпях, в телевизионном дедлайне. Плюс – подготовка к литературной вечеринке, которую я собирался вести. Естественно, все вышесказанное в адрес Тимофея и Ольги Алимовой остается в силе, однако сразу была мысль дать свою позицию более развернуто, разобраться (в т. ч. и для себя) в том ворохе ярлыков и обвинений (в основном, анонимных), которые в последнее время сыплются на мою грешную голову. Хотя, конечно, не вчера и не позавчера началось, и вне всякой зависимости от моей текущей деятельности – давно потерялся счет сплетениям форумных кишок с однообразным содержимым… Другое дело: в орбиту этого одностороннего процесса все чаще попадают мои друзья и сотрудники. Которые уж точно совершенно ни при чем во всех моих реальных (признаю) или мнимых (тоже заранее признаю до кучи) винах перед… Вот тут, блин, с порога непонятка… Хоть Грибоедова зови – «а судьбы кто?». Или сразу безгрешных побивальщиков каменьями… Ну, и просто поговорить о наболевшем. Короче, пусть будет хоть памфлет, но я выскажусь. Честно стараясь не рядиться в белоснежные ризы, на которые в нашем блошином цирке мало кто имеет право. Хотя претендуют многие. Получается клоунский наряд. Поскольку есть в нынешней истории еще один маленький, но довольно-таки пикантный нюанс: чаще всего о собственной «продажности» я читаю почему-то там, где приходилось коллег поддерживать и подкармливать… Но – «о бацилле ни слова» (Довлатов). Для начала, по-маяковски выражаясь, о дряни. Никого конкретно не обзывая, говорю о процессе. Не о результате – он у всех один. И есть, и будет. Никаких сомнений нет, что нас с Тимофеем попросту развели. Его – на «обидку», меня – на «слюнявку». Сомнительность повода (резаный камент) очевидна не только телевизионщикам (хотя этические претензии Тимофея мне понятны, потому и извинился). Пылкое заступничество за Ольгу Николаевну в передовице ГНВ (при непроясненности ситуации с декларацией и глухом молчании самой кандидатши) выглядит не то чтобы странным, но явно избыточным. Словом, на скорую руку был сварен супчик по рецептам внутрижурналистской кухни. И я, не понаслышке зная степень участия Леонида Фейтлихера в издательских его проектах, не сомневаюсь, кто тут был шеф-поваром. Это довольно грустно, ибо, как справедливо заметил кто-то в форуме к тимофеевой заметке, я о Леонид Натаныче слова дурного себе не позволил. Говорил о сочувствии его теперешним обстоятельствам. Никак не поменял своего всегда положительного отношения к его товарищу Михаилу Лысенко, о чем не раз заявлял. Но вообще – старался на их темы особо не распространяться, руководствуясь принципом «не навреди». Я знаю, что существует… как бы назвать это неформальное объединение?.. пусть будет «антиколобродовский клуб». Он немногочисленный, но «элитный». Открытый – туда, конечно, могут входить объекты моего профессионального интереса (скажем, Лариса Абрамова со своей шлёп-компанией, клевреты губернатора Ипатова и т. д.). Однако, когда проходит и разрешается (а мы, как правило, доводим свои «немогумолчалки» до некоей логической точки) активная фаза противостояния, я сразу такой целевой группе становлюсь по барабану. Все понимают – ничего личного. Но есть в клубе постоянное активное ядро, числом не более десятка. Это пара олигархов (по сильно снисходительной саратовской мерке). И несколько журналисто-пиарщиков, кое-кто из них занимает сегодня административные посты. Вот тут никаких иллюзий – всё исключительно личное. Какая там «политика», «оппозиция», «единаяроссия», «Война и Мiръ»… С олигархами проще. У одного я когда-то работал в газете (хорошая была газета, и время неплохое), с другим сотрудничал по ряду проектов. Когда приходила пора разбегаться, всегда старался прямо обозначить свою позицию. (Конечно, находятся желающие объяснить подобные дела не общим движением жизни – взрослением, переменой воззрений на какие-то вещи, – а чисто шкурным интересом. Более того, это магистральное мнение. И уже – элемент региональной мифологии – за бабки и от бабушки ушел, за деньги от дедушки… Оспаривать лень. Но отмечу, что я неоднократно отказывался от ряда чрезвычайно лестных в финансовом отношении предложений. Не говоря о значках-медальках, премиях «за борьбу» – официальных и неофициальных – поскольку это противоречило моим принципам. В последней громкой информационной войне оба полководца враждующих медиа-армий предлагали мне придумать нейтральную позицию над схваткой. Я не захотел. Уважаемые свидетели имеются по каждому пункту). Вообще-то последовавшие весьма эмоциональные и даже истерические реакции были для меня неожиданностью. Все-таки умные, сильные мужики, воплощенные брутальности… При том, что я всегда старался не сбивать шкалу и сохранять объективные оценки незаурядных личностей. Если перевести ситуацию на неких умозрительных персонажей, напрашивается аналогия с комплексом брошенной женщины. Даже что-то подобное «вернись, я всё прощу!!» до меня глухо доходило… И все же, думаю, главная причина – в другом. Речь об активных, креативных и успешных издателях. При этом мало для кого секрет – практически полная дотационность известных медиа-продуктов. Опять же, когда наша команда пришла в «Новые времена», куда поначалу по доброй воле пошел бы рекламироваться разве что клуб садо-мазо, мы довели коммерческие поступления до трети общего бюджета. Возврат в Роспечати стабильно составлял 10 процентов, а то и меньше! Издателя впечатляло, хоть он за окупаемостью и не гнался… А собственные проекты холдинга ОМ – журнал прежде всего, мы не раз выводили на полную самоокупаемость. Разумеется, сезон на сезон не приходится, дотационная часть в разные годы то сокращалась, то увеличивалась, то исчезала вовсе, но никогда не составляла даже четверти общего бюджета. Своя история – у сайта, своя – у вкладки «Коммерсанта» (за полгода финансовые показатели увеличились почти втрое). Но нигде нет стержневого, главного инвестора. Согласитесь, о тотальной ангажированности говорить в таких условиях не очень корректно. Вообще, я лишь недавно осознал страннейшую историю, чрезвычайно показательную в рассуждении мозгов и нравов саратовской медиа-тусовки. Журнал наш читают повсеместно – отклики идут из Москвы, Америки, с Кавказа, из тюрьмы и глубинки… Про сайт и Ъ – и так ясно. Лента (много раз проверял и так, и эдак) вполне объективна, вот политика: власть-оппозиция, фифти-фифти. Аналитика – актуальная и вполне острая (другое дело, что наши авторы не сводят мировую историю к противостоянию «Ландо – Фейтлихер» и не пускаются в пляс, узнав, как в СГУ Елена Сергун схавала Маргариту Козлову). А оказывается, что наша продвинутая публика прилипает в субботу к телевизору и на аптекарских весах взвешивает, сколько раз мы «лизнули», а где «отсосали». Тут одно из двух – либо совсем плохо с сексом (от того и телевизор), либо навык чтения трансформировался в навык подсчета, причем кривого. Ибо особого пропагандистского треша мы себя не позволяем (ну, может, было пару раз за 10 лет), всегда стараемся дать возможность высказаться всем сторонам и т. д. Но вообще, ребята, смотреть телевизор, да еще в субботу вечером – это послушание неправильное… Хоть со мной, хоть с Мишкой Деришевым, хоть с Леонидом Парфеновым в эфире… Эх, зарапортовался. Но не обессудьте – сразу оговорился про вольный жанр. Так вот, вдруг такие издатели, все из себя креативные, видят рядом медийку, существующую более чем наполовину самостоятельно, по-взрослому, да к тому ж понимают, что она никак не схлопнется даже при перекрытии многих каналов и деградации нынешнего рекламного рынка. Такое соседство чувства добрые не может пробуждать. По определению. Презренные материи еще никто не отменял. Были попытки создать альтернативный деловой глянец, одна из них – совсем свежая. Меня сразу предупредили, в тех же форумах, что это – п…ц ОМу! Ну и где? Видел пару выпусков… Хм… Это вам не в форумах строчить. Надо сказать, я даже горд, что вызываю у клуба такие сильные эмоции. Прочнейшую базу для объединения по интересу, перед которым меркнут все внутриклубные разногласия. Вот, скажем, одна из клубных фракций делала анонимный сайтик saratovtoday.com (сейчас он вроде приостановился, может, в связи с переходом основного автора на другую работу). Неуклюже подламывались под «креативную молодежь», истово сражались с молодогвардейцами, напоминая великовозрастных дядек, оторвавшихся от застолья на дворовый футбол… Ну, и меня говнили периодически. Чернушники из них получились еще те – едва я аккуратно высказал смутные сомнения относительно авторства, как загорелась шапка и полезли уши. Я искренне потешался, когда вслед за «это не мы!» (а кто-то говорил, что вы?) была предложена эксклюзивная версия об авторстве, кстати… Тимофея Бутенко, зафиксированном якобы самой ФСБ! Ага, делать там больше нечего, оторвались чекисты от бизнеса и давай стилистику сличать, Тимофея устанавливать… Сам, дескать, думай, глупый Колобродов, ищи кому выгодно и у кого Тима работает. Одна из последних заметок на «сартудее», кстати, была как раз про Леонида Фейтлихера. Так о нем и Абросимов не писал. Подловатые намеки, подванивающее юдофобство… Но, когда надо меня обличить, тут хоть с чертом, но против Колобродова… На форуме к тимофеевой заметке я снова разглядел все те же до боли знакомые лица, у меня своя стилистическая экспертиза – никакой ФСБ не надо… Имен я называть не хочу, да и надо ли? Узок круг, страшно далеки – это проверено эмпирически. Изображают массовость (помните «Троллеандровну», ухитрившуюся накатать за вечер под сотню постов про меня, гада), с давних пор обожают рассказывать, как я окончательно потерян для «сообщества»… (Какого? Как будто мечта всей жизни – висеть на доске почета в ассенизационной конторе. И вообще, публике сей бессмысленно объяснять, что подлинная свобода невозможна без одиночества). Важней разобраться в причинах анонимности. Оставим лестную версию о том, что кое-кто понимает, будто выписать я могу и реально, и виртуально – в конце концов, не детский сад и не зона-малолетка. Ну, ясно, что можно не стесняться в выражениях и пр. Но главное, как мне кажется, в другом. Товарищ Сталин говорил, что у каждого анонима есть имя, фамилия и отчество. А также партийность и социальный статус. Вот так поскребешь иного тролля, фонтаном слюней обличающего «режим», «единуюроссию», ее «шавок» и «подстилок», ан – батюшки! – выясняется: сам-то депутат-единоросс! А другой, согласно самому ПЛИ-губернатору – в Народный фронт вступил! Третий – мечтал об идеологической службе в партии, как любовник молодой… И ведь в таком случае тот же я вроде бы оказываюсь недостаточным говном… Несправедливо, граждане люди! Тут по-своему трогательное и забавное двое- трое- и просто многомыслие. Новомодная социальная ролевая игра. Остров Крым, Кондуит и Швамбрания. С правильным, в общем, посылом: в жизни никак не выходит, так хоть здесь буду грозным и несгибаемым, Сахаровым и Солженицыным. Серьезная тема для социальных психологов. Если они у нас еще остались… Текст безобразно затягивается, поэтому перехожу к главному. Разъяснению собственной позиции. Постараюсь коротко. Все, что я сам хотел сказать о «единойроссии» и т. д., я давно сказал, многие местные навальные-юниоры пользуются до сих пор моими наработками. Про власть – то же самое. Про Путина – пишу книжку (хотя она и не совсем про Путина). Но. Путешествуя по России, я убедился: многие города и регионы более или менее успешно развиваются за счет собственных ресурсов. Не только и далеко не всегда экономических, но: идей, людей, амбиций, инициатив. Если угодно, здесь почва и для грядущей политической альтернативы. Именно поэтому меня не устраивает тусклая, вялая и паразитирующая на бюджете областная власть. И обнадеживает вектор городской власти – по Саратову. Но дело даже не в этом. Главная беда (и проблема, и ошибка) нынешней власти – в том, что она последовательно убрала альтернативу. Не столько политическую (тут, скорей, заслуга – про коммунноэсеров стало все пронзительно понятно; жальче внесистемщиков, но там, кроме Лимонова и Навального, тоже глянуть особо не на что). Но – альтернативу общекультурную. Независимого мнения, свободных, недогматических, широких знаний, непрофильных интересов, достоинства, здравого смысла. Индивидуализма и уважительного общения. Трезвости взглядов и оценок. Здесь опасность и залог несменяемости: не лиц во власти, но самой матрицы власти и властной практики. Я уже где-то объяснял на саратовском примере: если вдруг поменять Николая Васильевича и Олега Васильевича на Леонида Натановича и Сергея Георгиевича (или Леонида Александровича) – лучше не будет. Как бы и хуже не было, ибо у Васильевичей-то есть место в иерархии, верховный патронат, не позволяющий особо разгуляться, а эмоций и агрессии – отомстить за всё и сразу – явно поменьше. Теперь замените Путина-Медведева на любой оппозиционный тандем. Получилось? Вот так, честно, экспертно и непредвзято? Ну, тогда я рад за вас… Я массу всего читаю, отслеживаю, смотрю и слушаю, убеждаясь – в стране не более ста (!) человек с вменяемой, адекватной оценкой ситуации и видением перспективы. Ну, хорошо, умножьте сто на сто. Да хоть на тыщу… Все равно для России – не цифра. Раз уж всё так длинно выходит, приведу, пожалуй, стих моего любимого Георгия Иванова, как будто сейчас и для сегодняшней фронды написанный (о чем я на «Вечере одного стихотворения» в Арт-Налете и предупредил):
Слава, императорские троны,– Все, о них грустящие тайком, Задаётесь вы на макароны, Говоря вульгарным языком.
Что мечтать-то? Отшумели годы, Всё исчезло, сгнили мертвецы. Но, пожалуй, рыцари свободы, Те еще отчаянней глупцы:
Мнится им – из пустоты вселенской, Заново (и сладко на душе) Выгарцует эдакий Керенский На кобыле из папье-маше.
Чтобы снова головы бараньи Ожидали бы наверняка, В новом Учредительном Собранье Плети нового Железняка.
…Ясно, что любой народ устает от любого режима, даже самого наилучшего, что уж говорить о России. Но анонимно обличать власть – много ума не надо. Сложней заглянуть в корень проблемы – и начать заходить от культуры. Именно это мы, в компании с товарищами, по мере наших скромных сил и пытаемся делать. Как пытаемся – большой и отдельный разговор, в другой раз. В заключение – еще одна история. Пионером того разряда анонимности, о котором я здесь распинаюсь, в Саратове была всё та же, неоднократно упоминаемая, газета «Новые времена». Когда напечатала (тоже на первой полосе) анонимку про известную даму-редактора. Клубок причин и мотиваций опускаю. По теперешним угарным нравам – ерунда, биг дил, а тогда – шум поднялся девятым айвазовским валом. Я тогда в газете еще не работал, просто сотрудничал, но всё равно получалось, будто солидаризовался с эдаким гадством. И только сейчас понимаю, что ползучая агрессия пресловутого клуба – это расплата мне за тогдашнее свинство. Если же проследить судьбу издания – становится пронзительно ясно, к чему привела безнадежно испорченная на старте карма… Это я вот к чему: если аноним в Сети не хочет брать ответственность за свою личную помойку, безхозной она не останется. Ее обязательно подберет кто-то другой. И распорядится ею по собственному усмотрению. Точно вам говорю. Проверено на себе. И не только…
Журналист Тимофей Бутенко обиделся на телепрограмму ОМ. За то, что его экспертный комментарий подвергся сокращению, как он полагает – цензурному. Мне это, честно скажу, неприятно – поскольку Тимофея я в чем-то понимаю, сам иногда такой, правда, не особо реагирую, когда мои комментарии подвергаются утряске-усушке или пересказываются своими словами – ну, такие у нас медиа-технологии, эфиры и полосы не резиновые, а других писателей для меня нет. Хуже, когда искажают смысл, но в нашем случае этого быть не могло по понятным причинам. Тем не менее, я перед Тимофеем готов извиниться за авторско-редакторский произвол, что здесь и делаю. Он славный и талантливый парень, искренний, немного наивный, я и сам лет восемь назад был таким же Тимофеем у того же креативного издателя. Постарше, конечно, да и газета «Новые времена» 2003-2004 гг. сто очков вперед давала нынешней «Газете Наша Версия». Впрочем, вопрос вкуса. Кстати, меня за ту супероппозиционную газету тоже поедом жрали – ангажированность, продажность… Ничего не ново под русской луной. Так вот, цензура у нас, конечно, присутствует. Тематическая и хронометражная, так сказать. Я в той передаче сразу заметил, что меня лично вообще тема кандидатских доходов не особо волнует – есть в подобном любопытстве что-то постыдное. К тому же, как я там выразился, коррупцию этим не победить, обывателя не накормить, избирателя не взбодрить. Но. Если наши т. н. оппозиционеры декларируют социальную справедливость и прочие полезные вещи, не худо бы и самим соответствовать. (10 процентов акций ЗАО «Экономбанк» – это, как мне сказали специалисты в банковской сфере, тянет на долларовые лямы). Поэтому экспертный опрос касался прежде всего деклараций коммунистов и эсеров. Если съемочная группа не оговорила с Тимофеем именно такой формат опроса – действительно, накладка. Но вообще, лишним мне кажется объяснять, что режут всех экспертов, подчас безжалостно, иногда принципиальные вещи, самому жалко, ибо есть такая гадость – хронометраж. В моем сценарном плане была (это легко проверить у Алексея Спирягина) первая часть тимофеева комментария – о путинской рекомендации декларировать не только доходы, но и расходы. Однако – банально не уместилась. О чем до последнего и я не знал. Опять же – Спирягин в свидетели. Можно много говорить о том, что нынешняя псеводооппозиция – худший, чем власть, вид лжи, поскольку легитимизирует демократический балаган… Но я об этом уже писал. А вообще, Тимофей, делай, как я. То есть не смотри ТВ, а какие-то важные передачи, сериалы – пиши на болванки и покупай на дисках. Совершенно другого уровня и восприятие, и эмоции.
PS от Алексея Голицына. Тимофей пишет: «На официальном сайте «ОМ», где обычно в течение 2-3 дней вывешивают свежий выпуск, до сих пор нет записи от 22 октября». Действительно, нет. Пока. По техническим причинам, правда. Пожертвую походом на природу и поставлю файл в выходные.
Так, кто, собственно, боится? Прямого и откровенного разговора, а? Это я снова про дискуссию вокруг саратовского Союза журналистов. Напомню, что Денис Есипов, в своей, полной ярлыков и пионерского пафоса, реплике «Глядя в глаза», заявлял: «Во вторник мы уже обсуждали эту проблему с Лидией Николаевной, и я предложил пригласить на заседание правления Союза журналистов Татьяну Артемову, Алексея Колобродова, Петра Красильникова и Алексея Пчелинцева, чтобы они не заочно, а в глаза высказали все свои претензии и пожелания по работе нашей организации. Думаю, что к критикам у правления СЖР тоже накопились вопросы». Правда, чуть позже Вадим Рогожин, по свидетельству Алексея Пчелинцева, в телефонном разговоре приглашение Дениса слегка дезавуировал. Дескать, это пока мнение не Правления, а только Есипова, торопиться не надо… Но ведь пацан сказал? Пусть и ответит. Я сразу откликнулся на приглашение с большим энтузиазмом. Чуть позже и коллеги охотно присоединились: «Мы выражаем не только готовность, но и собственное желание в любое удобное для коллег время встретиться с членами Правления регионального отделения СЖ, чтобы еще раз объяснить свою позицию и внести предложения по развитию организации и улучшению ее работы». Дополнительных условий Правлению мы никаких не ставили, разве что попросили у Есипова извиниться за недопустимо хамский тон его заметки. Откликнулся тот же здравомыслящий Вадим, признав, что Есипов перебрал в тоне, да сам Денис, сказавший, что извиняться не будет (если только по решению Большого Жюри, структуры, которая, насколько я знаю, в нынешнем Союзе упразднена), ну и немного смягчивший, конечно, риторику. (Говорить «и на том спасибо» – не буду). О приглашении на Правление – в случае Есипова – молчок. У Вадима – нечто туманное – «следует повременить». Никакой конкретики. Впрочем, некто Роман Неверов во «Взгляде» (вообще-то подобные тексты, с личными выпадами, принято подписывать паспортным именем) услышал звон: «Аудитория, следившая за перепалкой, ожидала, что господин Колобродов примет брошенный вызов и почтит коллег своим визитом. Но и это предположение оказалось ошибочным. (…) Остается надеяться, что Алексей Колобродов найдет в себе душевные силы, примет приглашение бывшего товарища и придет на заседание правления. В этом случае странная дискуссия, наконец, найдет достойное и уместное оформление и перестанет загрязнять и без того политизированную саратовскую атмосферу». Ну, ясно, уж очень хотелось сказать мне гадость. Понимаю. Однако для этого имеется масса других поводов. Врать-то зачем? В том же «Взгляде» – интервью Лидии Златогорской. Огромное, не сильно внятное, полное «догадок» и намеков. И снова – о приглашении на Правление – ни слова. Интервью это, интересно, впрочем, другим: мы слышим явно не хорошо знакомую Лидию Николаевну – неглупую, рассудительную, компромиссную даму. А ее растревоженное подсознание. Оказывается, наехали на бедную ЛН потому, что она делегирована в ОПу по списку губернатора. Лидия Николаевна, а разве кто-нибудь из нас печатно, устно, кулуарно высказывался по сему судьбоносному поводу? Да пребывайте вы в этой палате сколько угодно. А я, оказывается, недоволен руководством Союза, поскольку судился с Мипечатью. В огороде бузина… Лидия Николаевна, где Союз Ж, а где Минпечати? Но, видно, подсознанку не проведешь. И вообще, любой непредвзятый эксперт, ранее полагавший, будто «дискуссия о роли Союза» возникла на пустом месте, изучив это интервью, начнет терзаться смутными сомнениями. Уж слишком много у ЛНЗ губернатора – тонкого, толерантного, несправедливо шельмуемого… Кстати, в тот же прошлый четверг мы отправили Лидии Николаевне факс с недвусмысленным совершенно мессиджем.
И – опять тягостное молчание. За пять дней выродить какой-то осмысленный ответ способен не только коллективный разум, но и любой тугодум-индивид. Так что повторю специально для Романа Неверова: кто же боится «достойного и уместного оформления» дискуссии, проще говоря – называния вещей своими именами и обсуждения моих вполне конкретных предложений по улучшению работы Союза? Увы, в этой ситуации нам остается, подобно Понтию Пилату, думать об альтернативных вариантах разрешения дискуссии. Хотя и надежда встретиться «глаза в глаза» у нас покуда не умирает последней. Потому советую Лидии Николаевне и Правлению выйти, наконец, из подполья и подсознания. А то затягивает. Можно там и надолго остаться.
А разгорелась… Дискуссия-то. Как я и просил. Запальчивая статья Лидии Николаевны на «Четвертой власти», чеканный отклик Дениса Есипова на «Репортере»… Продолжу, с Божьей помощью, и я. С обещанием – по возможности коротко и предметно. И – сугубо собственное мнение. Лидия Николаевна, зачем так много букв отводить под прикладную конспирологию: отчего, дескать, Пчелинцев напечатал статью с комментариями там, а не здесь?.. Да какая звезде разница? На то и газеты с журналистами, чтоб печатать и печататься. Я вот где только не печатался и никто, спасибо, не делал больших глаз, жирных намеков и не искал кучерявых подтекстов. Давайте уж по существу. Вы, похоже, сами рады обманываться, заявляя о горячем, перед конференцией, обсуждении дел наших скорбных, шумливых спорах в первичках и т. д. Может, где-то так и было, но меня и одного лично (в холдинге ОМ – восемь членов Союза) Вы оповестили за день до конференции. Предложив, безо всяких там писем и процедур: «Приходи». Пришел. Явно загодя срежиссированное мероприятие, какая-то минсельхозовская выпечка, неопрятная полемика с Татьяной Артемовой, голосование за правление «списком». До которого я не досидел. Все было ясно. Кстати, если уж так мил вам конспирологический подход к реальности, сообщу, что некие политические и не только силы (и не одни «едро-панковские пиарщики», как выражается Денис Есипов) обсуждали варианты возможной замены председателя. Делались предложения мне, точно знаю – Алексею Пчелинцеву. Возможно, и Петру – я не в курсе. Я не то чтобы с негодованием, но вариант сей не поддержал. Остальные, насколько могу судить – тоже. Так что наши (точнее, мои) сегодняшние претензии вовсе не попытка кого-то сместить или доругаться после конференции. Меня напрягают моменты работы Союза, случившиеся после. Ну, например. В статье Вашей много о «саморегулировании». Вы считаете т.н. «комиссию по информационным спорам» безусловным благом, а я безусловным злом. Во всяком случае, в сегодняшних саратовских политико-медийных обстоятельствах. Я свою позицию неоднократно высказывал – негоже журналистам судить друг друга в сколь угодно «цивилизованных» формах. Можно ругаться между собой (чей издатель милей, румяней и белей), по политическим и даже – вовсе нередкий случай, увы, – личным мотивам. Но Союзу выступать в таких делах посредником – некрасиво и постыдно. Любой коллега – наш товарищ, и останется им в любых обстоятельствах – хоть в тюрьме, осужденным по густой уголовке. Священный принцип ПЕН-клуба. Милосердие и помощь. Товарищам. А помогать сильным мира сего в освистывании и травле коллег (а так ли сложно в наших условиях заточить Ваше «саморегулирование» под эдакий инструмент?) – нет уж, пускай сами. В суды, прокуратуры… Юрь Николаевич, вон, однажды сходил. Помните? Володя Спирягин мог извиняться и каяться, но навестить его в колонии был наш долг – и мы, с Денисом и другими ребятами – это сделали. Я, кстати, и не задумывался (до сих пор) – виновен он или нет. Далее. Денис. Вроде коротко, а как смачно. Чисто Беня Крик. «Очередной выпад пропартийных СМИ». Раз. «Попытка дискредитировать СЖР и расколоть журналистское сообщество». Два. «Этим занимались едро-панковские пиарщики Абросимов и Чуйченко». Три. «Упавшее было знамя «политдозоровцев» подхватили едро-грищенковские медийщики». Как гвозди вколачивает. В штукатурку. И вроде не пыль вокруг, а дым пороховой. …Пафосу-то! Денис как напялил когда-то картонные доспехи борца с режимом, так и не может из них выбраться. И заметить, что редактирует такое же пропартийное СМИ с уклоном отнюдь не в оранжевый, а в желтый колор. Ну разве что не «едро-панковское». Хотя по поводу «едро» я бы еще поспорил (сейчас даже театральные эффекты присутствия т.н. «оппозиции» сведены на нет – я бы предложил партиям отбросить прежние названия по известным причинам и называться «Малыя Единая Россия», «Белыя Единая Россия» и т. д. Это не говоря о вечно переобутом Пал Леонидыче). Про Абросимова с Чуйченко – это я понимаю. Любимая мозоль, дорогая сердцу, как старая поношенная вещь. Но бывают, Денис, опасные аналогии. Знаменитыми А. и Ч. сделались в обслуге позднего Аяцкова. И, по моему мнению, стали весомым камешком в ожерелье, потянувшем на дно продление полномочий Дмитрия Федоровича. Кто у нас при позднем Ипатове (в ситуации, во много повторяющей закат ДФа) служит главным медийным советником? А? Максим Орлов? Точно. И ведь инструментарий тот же – апологии губернатора, от которых скулы воротит, анонимность, разводки… Ну, до «голубого» компромата, слава труду, пока не дошло – судя по некоторым назначениям, просто концепция поменялась. А кто при нем Чуйченко. Даже не знаю. Догадывайтесь… Мне вообще кажется, что «Абросимов» и «Чуйченко» – это не фамилии, а должности в областном правительстве. В определенные периоды. Так что подобные аналогии – вроде бумеранга. И заметьте, не я ее, такую, предложил. А по поводу вызова нас на ковер в правление (партбилет на стол!) – можно ведь и повежливей… Без грозных начальственных модуляций. Но – зовите, зовите. Я приду. С нашим удовольствием. То есть с моим. Только за себя отвечаю. Ибо в хоре не пою (разве что по пьянке в хорошей компании) и в стайке не бегаю.
Вадим Рогожин на «Четвертой власти» продолжил дискуссию относительно положения дел в саратовском Союзе журналистов. Своеобразный римейк эпизода из истории КПСС – «дискуссия о профсоюзах, навязанная партии Троцким» – как писалось в советских учебниках. Реплика Вадима называется «О роли Союза журналистов и его критиканов». Критиканы, это, надо полагать – автор статьи в газете «Время» Алексей Пчелинцев и комментаторы Петр Красильников, Татьяна Артемова и ваш покорный слуга. Давайте я приведу собственный комментарий, о котором Вадим сказал: «Алексей Колобродов был дипломатично абстрактен, только знающие ситуацию изнутри могут понять его намеки. И предложил продолжить дискуссию среди всего профессионального сообщества». По-моему, никаких особенных абстракций у меня не было: «Я всегда, в публичных дискуссиях и частных беседах, отстаивал следующую позицию – объединяться журналистам нужно не для того, чтобы пафосно рассуждать о «солидарности» в духе КСПшного «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Тем паче не для организации сколь угодно «цивилизованных» судилищ над коллегами и обеспечения руководства Союза социальным статусом. Союз необходим для реализации совершенно конкретных вещей: а) социальной помощи коллегам, попавшим в непростые обстоятельства; б) защите коллег от властей всех уровней и сильных мира сего; в) организации культурно-просветительских мероприятий, как-то: семинаров, тренингов, встреч с т. н. «интересными людьми» и т. д. Если угодно, это должен быть не «творческий союз», а независимый профсоюз, выстроенный по понятным и жестким принципам – прозрачный и минимально структурированный, без собственной бюрократии с иерархией. Главной должна стать не претензия на некую роль в «политике» и «общественной жизни», но стремление максимально расширить влияние в профессиональных сферах. Я полагаю, что в последнее время руководство саратовского Союза явно утрачивает обретенный немалым трудом авторитет и движется не туда, превращаясь в некий полуфантомный придаток правительственного Минпечати. С недопустимой совершенно установкой не на объединение, а на размежевание внутри цеха». После статьи Вадима имеет смысл дать некоторые пояснения. Было несколько трагических историй. Ушел из жизни Олег Котюхов, и хоронил его я практически один (честь и хвала Сергею Курихину, который помог с деньгами, а также коллегам – Денису Есипову, Денису Лебедю и другим, которые приехали попрощаться и поддержать). Умер Володя Изосимов. Безусловно, он к этому шел, разумеется, главный зеленый враг русского литератора и журналиста давно наметил его жертвой, но в любом случае это был наш товарищ – прекрасный, добрый, тонкий человек. С родственниками всё обстояло не очень – и хоронили Володю «Новые времена» (из колхозных денег, которые потом пришлось все равно возвращать). Что-то собрали в «Общественном мнении». Скончалась Ольга Блохина. Тут с родственниками было все в порядке, ну и мы, ОМ, помогли, чем могли. Лидия Николаевна Златогорская привезла на прощание венок от Союза журналистов. Низкий поклон, конечно. Мне больно, тягостно и нет желания все это вспоминать. Никаких, естественно, претензий и упреков я не собираюсь озвучивать. Но если бы у нас существовал фонд для подобных скорбных случаев… Чувство горечи и утраты не растворилось бы в не слишком чистом саратовском воздухе, но не было бы этой суеты, унижений, звонков с просьбами, стыда от подсчетов… Кто, как не профессиональный Союз, во главе с порядочным и авторитетным руководством, должен быть этим озабочен и озадачен? Далее – о «придатке Минпечати». Я спокойно отношусь к метаниям Лидии Николаевны, легко простил ей участие в моем процессе с Аксененко на стороне мэра – хотя случай сей беспрецедентный. Понимаю, что эти метания вовсе не идеологического и даже не всегда шкурного свойства, а – не от хорошей жизни. Но когда Лидия Николаевна согласилась на губернаторскую стипендию в шесть тысяч рублей – тут, воля ваша, случился постыдный перебор. Само слово «стипендия» в контексте г-жи Златогорской выглядит юмористически, но присутствует здесь и дурной символизм – зарплата санитарки, которая согласилась за эти жалкие тугрики выносить из-под Минпечати отходы его жизнедеятельности, которых чем дальше, тем гуще… Это было унижение не одной Златогорской, но всего профессионального сообщества. Теперь по статье Рогожина. Она дельная, хотя Вадим может лучше. Чего стоят засаленные выражения вроде «потеряла связь с Союзом» (это про Татьяну Артемову). Или путано-лукавое изложение мотиваций пчелинцевских «обид». К чему тут детские разговоры о ячейках и делегатах – все мы помним, как и кого отбирали на последнюю конференцию… А вот с правлением интересная история. И тут я понимаю Пчелинцева, много в последние годы сделавшего для Союза. Значит, как нужны деньги, поддержка или продление аренды на халяву – необходимы одни люди, а как выбирать правление (списком) – понадобились другие. Ну, вы тогда хоть объясните, почему именно они? По какому принципу? Расскажите… Мы поймем. …Перечитал статью Вадима. Форум разрастается и – как всегда у нас в последнее время – к дискуссии это говнометание с переходом на личности никакого отношение не имеет. Поэтому еще раз убеждаюсь – не с оргвыводов надо начинать, а с внутренней культуры. Какой, к черту, Союз и его роль, если многие из коллег естественным продолжением профессиональной карьеры видят убогую роль пачкунов-анонимов?
Инвестиции – предмет вроде Винни-Пухова мёда – странный. Всякий раз, когда Пал Леонидович начинает снова читать мантры об инвестициях, мне хочется схватиться за атлас автомобильных дорог. И несколько раз провезти губернатора по той самой развилке повыше Петровска, пониже Пензы. Откуда есть пошла, собственно, Саратовская область. Я много и автомобильно путешествовал в этом сезоне северным направлением (Нижний, Пермь, Тверь, Москва, Константиново; и другая ветка – Самара – с теми же закономерностями). Обнаружил, что: независимо от времени года и суток, дня недели и метеоусловий, на границе Саратовской области вдруг резко падает трафик. Исчезают КАМАЗы и длинномеры, и можно развивать скорость, насколько позволяет спидометр, напевая ископаемый хит группы «Земляне»: «Хорошо, что есть на свете это счастье – путь домой!». Поскольку в Подмосковье, Рязани, Мордовии и даже Пензенской области вы ехали, уткнувшись в тупой контейнерный зад, изучая завлекательные на нем надписи: Rotterdam, Danmark и пр. И мечтали про обгоны, не всегда эту мечту реализуя. И даже – это на трассе-то – попадали в пробки. А здесь – ну попадется какой-никакой завалящий КАМАЗ, с худым, продуваемым ветром, брюхом, но ведь едет он не в Саратовскую область, а обратно… Странно сказать, но в наших административных границах пропадают и придорожные народные промыслы. В Рязанской – это почему-то груши, варенья и мед, в Мордовии – традиционные тамошние ремесла по изготовлению нардов и шахмат, плюс войлочная симпатичная обувь обоих полов, которую я называю, возможно, ошибочно, «чунями», плюс шерстяные носки, разной длины голенищ, с интернациональным орнаментом. В Пензенской области – грибы всех видов изготовления, включая свежесобранные, морковь, лук, картошка. За 150-100 км от Саратова исчезают и народ, и промыслы. Я, наверное, не буду утверждать, будто инвестиции перевозят КАМАЗами и контейнерами. Но как тогда? По РЖД – допустим, хотя тарифы кусаются. По воздуху? Хм… Сами все знаете. Может, конечно, по воздуху, в смысле оптоволокну, современные хай-тек технологии позволяют, но в этом случае виртуальный характер инвестиций нет смысла ни обсуждать, ни комментировать. Ни в пивных, ни в правительстве области с участием высоких гостей.
Чем провинциальней город – тем важнее для него афиши. И в качестве выставки достижений, и виде площадки для коммуникаций, и как альтернативный канал информации. На втором месте после интернета, сильно опережая печатные издания, не говоря о телевидении. В провинции любят читать афиши. Младшие поколения – по причине короткого роста, соответствия уровню и открывшегося знания грамоты. Старшие – негодуя по поводу нравов и ностальгируя об ушедшем. Все остальные – больше из практических соображений, расширяя знания о мире. И все находят особое, глубоко свое. На Б. Казачьей, между Чапаева и Рахова, но ближе к последнему варианту, со стороны дома Олега Табакова, на одной из двух афишный досок дошкольная и младшая школьная молодежь и сегодня, в сентябре, найдет приглашение на «Ёлку». Прошедшую или будущую – да и важно ли это? Ибо Ёлка – постабильней будет даже Тандема. Люди старшего поколения смогут увидеть некоего Игоря Шульжевского анфас – подозреваю, что они, равно как и я, понятия не имеют, кто такой Игорь Шульжевский, но помнят Клавдию Ивановну Шульженко… Когда мне сказали про выступление в ТЮЗе некоей Зыкиной, я реагировал: «Зыкина умерла…». «Это конечно», – согласились со мной. Но объяснили, что речь идет о Татьяне Зыкиной, которая отжигает в паре с Блондинкой Ксю. Тоже ничего не слышали?.. Темнота… Тут же – скромный, как интеллигентское надгробие, анонс спектакля нашего театра Драмы – много серого, немного черного и чуть красного – «Софья Петровна» по повести Лидии Чуковской. На малой сцене, разумеется. Мне давно кажется, будто многие гастролеры никакие не «мой адрес не дом и не улица», а самые настоящие местные жители, пусть с легендой и бэкграундом. Слишком много и регулярно их на афишах Саратова. В противном случае придется признать, будто гастрольный «чёс» ограничивается Саратовом и окрестностями. А не хочется. Мне одно время казалось, будто где-то по соседству проживает чернокудрый Сергей Галанин. Теперь почти уверен: в некоем саратовском рок-подвальчике дуют пиво седые шотландские пузаны из Nazareth, неохотно прерываясь на очередное саратовское выступление… Отчего столь странные мысли? От глобализации и тоски по самобытности. Еще от того, что в наших афишах и на лицах самых звездных звезд лежит какой-то неисповедимый отпечаток вторичности. Вот кумир сорокалетних дам и любимец президентской супруги Стас Михайлов – со взглядом одновременно наглым и слегка испуганным. Вот его младший братишка Андрей Бандера, концерт которого в клубе «Черчилль» так и не состоялся, о чем меня уведомили по смс, хотя я их об этом не просил. А вот даже и Юрий Шевчук, похожий на инженера-шестидесятника, преувеличенно гордый своей специальностью, потому что больше в «этой стране» гордиться нечем. Все рядом, в одном кругу, глаза в глаза, почти члены семьи. Уютно у нас и комфортно. Тепло и сыро…
В конце прошлой недели мне крепко везло на поэтов – почти сутки в компании с Дмитрием Быковым и – в выходные – автомобильное путешествие в Константиново Рязанской губернии. Самое сильное впечатление очередного быковского визита в Саратов – не только новые его стихи (Быков творит по принципу одного казахского акына, сформулированного в беседе с Давидом Самойловым: «Ты меня всегда переводи, Самойлович. У меня много разных стихов есть: политический, лирический, художественный…»). Но – главным образом – купание классика в Волге при температуре воды 17 градусов Цельсия в районе обновленного Затона. Пока Дима принимал солнечные ванны после продолжительного заплыва, какой-то гюльчатай из областного правительства писал про меня в форуме, будто все крупные люди давно перестали со мною общаться и вокруг «одна мелкотня»… Ну, не знаю – стати нашего классика и без того впечатляют, а уж в полуголом виде назвать его «мелкотней» не решились бы ни атланты античности, ни титаны Возрождения. Что же до поездки на родину Есенина, нас в машине «Хонда» собралось два поэта и два издателя – сюжет сколь традиционный, столь и уникальный в каждой из инкарнаций. Команда поэтов – Андрей Сокульский и Светлана Федорова, команда издателей – ваш покорный слуга и Светлана Бейк (журнал «Территория»). Константиново, надо сказать, не окончательно застывший мемориальный объект – конечно, по местным жительницам видно, что Есенин – их главный кормилец, а по мужским физиономиям, – так и поилец. Однако идиотизм сельской жизни пусть не пышно, но зеленеет: мельтешит и кудахчет какая-никакая живность, клаксонят свадьбы (там к Есенину молодые ездят, как в прочих местах к вечному огню или другим дорогим покойникам). Идет застройка – насколько я понял, рязанские, а то и столичные дачники скупают крестьянские участки и возводят двух-трехэтажки а-ля Рублевка (или наш Усть-Курдюм). Народные промыслы предсказуемы: диски с песнями понятно на чьи стихи и соленые огурцы. Пятисотдолларовые пейзажики, похожие на плохие фотографии и портсигары – Есенин с трубкою на обложке. Были и фляжки того же модельного ряда с набором из четырех рюмочек – даже известная болезнь земляка используется как топливо общего дела. Сам есенинский комплекс легко обойти (не обежать) за два часа. Поскольку главные экспонаты, разумеется, не человеком созданы и собраны. Лес, река Ока, воздух и вообще атмосфера – широты и объемов нездешних. Грибные залежи и запахи, жирные рябиновые ягоды размером с китайское яблоко. Аутентичны родительский домик (точнее, материнская изба – Александр Никитич Есенин на момент детства и отрочества Сергея проживал с семьей дискретно), часовенка на берегу Оки, усадьба Кашиных (помещица Лидия Кашина – прототип Анны Снегиной; их роман мне представляется позднейшей творческой фантазией поэта), церковь иконы Казанской Божьей Матери (первое упоминание о ней относится аж к Смутному времени, но с тех пор храм многократно перестраивался, и сегодня выглядит на начало XIX века – очень заметны вкрапления русского классицизма). В культовых сооружениях угадывается что-то близкое есенинской вере – от языческого христианства до нарочитого богохульства. На часовне Святого Духа, восстановленной рядом с домом Есениных, есть табличка в честь спонсора-восстановителя, но внутри, перед образом Святой Троицы, не горит лампадка. «Свечи в лавке» – лаконичный плакатик сбоку. Пока ходил в лавку, вспомнилось. Вольф Эрлих рассказывает, как в один из последних приездов Есенина в Ленинград они пришли к Клюеву. Николай Клюев – учитель Есенина, в меньшей степени – в литературе, в большей – в актерстве, и в 1925 году поддерживал имидж старца поморского согласия. Есенин: – Николай, можно прикурить от лампадки? – Что ты, что ты, Сереженька! Грех какой… Вон спички. Клюев выходит. Есенин – Эрлиху: – Давай погасим лампадку. Он и не заметит. – Не надо, заметит! – Давай! Погасили. Клюев ничего не заметил. Восстановлены также – впрочем, бережно и с любовью – Константиновская земская школа и домик священника о. Иоанна (Смирнова), где привечали юного Сергея. Собственно, новое для себя о поэте открыть там затруднительно, однако я убедился еще раз, что правы были Мариенгоф, Галина Бениславская и некоторые другие мемуаристы – никаким крестьянином Сергей Александрович, конечно, не был, а «крестьянский поэт» – даже не аналог записи в трудовой книжке, но что-то вроде нынешней партийности для политика, сменяемой легко и регулярно. С юности он вошел в круг сельской интеллигенции – примечательно, что тогда это была активная социальная группа (одного Есенина бы хватило для ее оправдания, а ведь были и другие). Сто лет спустя сельская интеллигенция исчезла не просто как класс, но и в качестве фигуры речи. Вот такой прогресс. Есениноведения в Константинове – минимум (разве что я развлекал своих товарищей больше байками, нежели фактами из жизни классика), зато какое народоведение! Мы с Андреем первым делом отметили девушку в музейной кассе, выдававшую билеты на объекты. Вернее, щедрый ее бюст, живущий богатой собственной жизнью. По тому же параметру мы оценили, переглянувшись, одну невесту – грудь ее, размером не меньше пятого, под свадебным платьем колыхалась, как паруса, ждущие ветра, но саму невесту нисколько не ограничивала в движении и радости. – Кровь с молоком, – вздохнули мы. – О Русь, взмахни крылами!.. Не цитировать же нам было: «Мне бы лучше вон ту, сисястую. Она глупей». А вот диалог в баре базы отдыха «Ока», где в красном углу, как икона, выделялся плакат о воспрещении распития крепких напитков. Со стороны гостей – немного застенчивый юноша и немного загадочная девушка. Понятно, между ними что-то есть, но основное – впереди. За хозяев – барменша: спортивный коричневый костюм, золотые зубы. Юноша: – Нам бы вино… – А вам какое надо? – Ну, мы бы хотели посмотреть, где написано… В меню, что ли… – Я вам и так скажу. Так какое надо? – Ну, это… красное полусладкое… есть? – Есть. Диалог этот длится минут десять и совершенно обессиливает обе стороны. Придя к промежуточным результатам, все замирают в долгой паузе. Зато за завтраком другая буфетчица, постарше статусом, статью и возрастом, дает народоведческий практикум. Мы втроем заказываем кофе, Света Бейк – чай. Чаю просит и тетенька за соседним столом. Буфетчица – Светлане: – Вам зеленый? И – другому столу, еще уверенней: – Чай черный? И получает утвердительные ответы. Получив пакетик, удивленная Света признается нам, что пьет исключительно зеленый чай… Но это было утром, а вечером я прочитал моим друзьям вполне соответствующую настроению вещь, однако – коньяк и возраст! – потеряв пару строф, я скомкал и без того не слишком художественное чтение. А реставрировал память только на обратном пути.
Пускай ты выпита другим, Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость.
О возраст осени! Он мне Дороже юности и лета. Ты стала нравиться вдвойне Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу, И потому на голос чванства Бестрепетно сказать могу, Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной И непокорною отвагой. Уж сердце напилось иной, Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал Сентябрь багряной веткой ивы, Чтоб я готов был и встречал Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь Без принужденья, без утраты. Иною кажется мне Русь, Иными – кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль, Что ты одна, сестра и друг, Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог, Воспитываясь в постоянстве, Пропеть о сумерках дорог И уходящем хулиганстве.
Конечно, 1 сентября надо писать об армии – это явления одного порядка. От детдома – до дурдома. Что у нас, да и повсеместно, происходит с солдатами – вы конечно, знаете. Побеги, убийства, увечья, солдатские матери. Прически в форме слова из шести букв – «Кавказ». На мой взгляд, сокращение срока службы до года, мобильники, интернеты, контакты и прочие гаджеты только осложнили солдатам жизнь. Смотрите – была глыба льда, которая поддерживалась в определенном состоянии отрицательной, но постоянной температурой. Ее стали нагревать с разных концов паяльными лампами: потекли коричневые струйки, вонь, гниль… А обратно, до прежних кондиций, уже не заморозишь. Профессиональная армия, даже если она в России получится, в чем я глубоко сомневаюсь, никак не предотвратит и не отсрочит наших глубочайших национальных проблем. Несколько поколений молодых людей, в армии не служивших – это приговор мужскому населению страны. А значит, самой стране – со всеми ее стратегиями, инновациями, демографиями и наногрядущим. Это неизбежная параллель к слабым работникам, вялым отцам и прелым овощам. Я согласен: есть даже и большие группы молодых людей, способные обойтись без священного долга и почетной обязанности. Но когда отслужившие – исключение, и это правило уже для нескольких поколений, все выглядит еще страшнее и смешнее, чем Президент (Верховный Главнокомандующий), не служивший в армии страны. У нас, впрочем, как всегда, все вместе. Михаил Прохоров в эфире у Владимира Познера наконец произнес словосочетание «добровольный призыв». Но не конкретизировал, откуда и почему здесь и сейчас возникнут добровольцы. А ведь шаги вполне банальны: сделать из армейской службы если не социальный лифт, то социальный фильтр. Поступление на государственную и муниципальную службу – через службу в армии. Захотел в чиновники, министры и губернаторы – побудь сперва солдатом. Высшее образование обременить набором льгот для отслуживших – вплоть до обязательного бюджетного обучения. Сделать добровольным не только призыв, но и срок службы, начиная, скажем, с двух лет. Пошел на третий год – получаешь дополнительные преференции от государства. Не нынешнее добровольно-принудительное контрактничество, но сознательный выбор человека, озабоченного не военным – гражданским будущим. Это будет уже не профессиональная, но элитная армия. И толпы волонтеров в нее. Вот только не знаю, кому и зачем это нужно…
По поводу подведения итогов второго конкурса информационных проектов за 2011 год. И наших заметок на его, так сказать, полях. На фоне разразившейся истерики некоторых товарищей – в традиционных формах анонимного кликушества. Прежде всего, и не в первый уже раз объясняю – никаких грантовых денег нам не нужно; даже в прежние годы, когда мы их получали, они играли в экономике медиа-группы ОМ роль довольно ничтожную – достаточно сказать, что наши налоговые отчисления покрывали грантовые суммы в два раза и даже более. Но определенного типа людям привычно всё на свете объяснять шкурными мотивами. Чтобы опустить собеседника до собственного уровня, ибо в их мире иных мотивов не бывает. Именно поэтому в открытом, да и заочном споре со мной они начинают со шкурных материй, а при их иссякании – просто исчезают. Надо сказать для полноты картины: во втором конкурсе-2011 мы собрались участвовать вполне для прикола и развития наших романтических отношений с нынешней Минпечатью. Прекрасно зная, что нас и до подачи документов не допустят – и то верно: чиновники легли костьми на пороге Челюскинцев, 116. Мы, учитывая «электронную» природу второго этапа, продвигали ТВ-программу ОМ. И намерение наше чудесно срифмовалось с победой в конкурсе ТВ-программы «Аграрные вести». Смотрите: программа с эфирным стажем почти 10 лет, признававшаяся лучшей в федеральной сети ТВЦ, лауреат премии Артема Боровика. И – программа, впервые вышедшая в эфир после срока подачи документов на конкурс… При этом я, естественно, ничего не имею против г-жи Климовой и ее информационного продукта, как и других победителей конкурса, даже не совсем легитимных,– в том, что их провели по жульнической схеме, вовсе не их вина. Начальник отдела реализации областных целевых программ и взаимодействия с предприятиями полиграфического комплекса Минпечати Нина Ошкина: «Дело в том, что интернет-сайты не подлежат на данный момент регистрации в качестве СМИ. Таким образом, сведений о них в реестрах «Роскомнадзора» быть не может». То есть, вместе с более чем достойными победителями вроде «Взгляда-Инфо» или ИА «Версия-Саратов», сайтов, зарегистрированных как самостоятельные СМИ, на грант могли претендовать электронные версии печатных изданий, сайты-однодневки, да что там – сонмы жежеистов и блоггеров. И выигрывать. Но, видимо, жежеисты и блоггеры прочитали «Положение о конкурсе» внимательней, чем Нина Ошкина. Тем не менее, у меня, безусловно, есть личный мотив, о котором прекрасно осведомлены заинтересованные лица, включая министра Наталью Станиславовну. Он прост – я не люблю вранья и кидалова. Многосерийного, вычурного, улыбчивого. А то, что ложь и свинское кидалово – стиль работы вашего правительства и губернатора – для меня не аргумент. Теперь – только один комментарий, пардон за неуклюжесть выражения – к комментариям. «Конечно, надо только молодому ОМу давать - а ему не дали. Теперь всех соратников грязью польем, да, редакция?» В целесообразности самого существования Минпечати я публично сомневался при всех министрах и губернаторах. Потому примерно знаю, кто это писал – называть меня «соратником» посторонний человек явно не станет. Тут явно присутствует деликатный мотив. Так вот, в том, что я публично, да даже и кулуарно, и – не дай Господь – печатно – отзывался о своих товарищах, даже бывших, дурно, меня упрекнуть невозможно. Бывало, упоминал какие-то разногласия, неизменно подчеркивая мое по-прежнему уважительное отношение к этим людям. Отмечал их бесспорные для меня достоинства. А в частных беседах – досадливо морщился при упоминании некоторых имен и тему сворачивал. Увы, всего этого нельзя сказать о «соратниках». Но в чем-то я их понимаю – отождествление личного (да и вообще человеческого) со служебным и корпоративным у них не просто подавило любую мораль и здравый смысл, но переросло в частную психологическую проблему.
Не очень понятно, отчего вдруг Павел Леонидович решил собрать прессуху накануне почти официальных августовских каникул. Без видимого повода – счастливого или провального. Разразившийся фактор Аяцкова? Показать, как горит на работе? (Тем паче, что прошлогодняя история с яхтой «Аксиома» – файл, не окончательно стертый). Объяснить, наконец, в каком гробу он видел эти партийные праймериз? Реклама сайта «компромат точка ру»? «Я очень внимательно смотрю статистику и читаю известный сайт — Компромат.ру. Волосы дыбом встают от того, что творится в стране. Люди как последний день живут, сотни миллионов долларов тащат, разворовывают. Чиновников сажают пачками. Я каждый день читаю этот сайт с аннотациями…» и т. д. По прическе губернатора все давно заметили, как он озабочен состоянием дел в стране. Но вообще-то судить об этом состоянии по «Компромату» – все равно, что определять ассортимент супермаркетов по содержимому мусорного бака. Или, оценивая стилистику милицейских сводок, прозревать пути развития отечественной словесности. Что же до Аяцкова («Я не отнесся серьезно к его заявлению. Дмитрия Федоровича уже ничего не изменит»), то бывший снова переиграл теперешнего: «Все хорошо, работаю. Буквально сегодня отправил губернатору уважительное письмо, касаемо празднования юбилея Петра Столыпина. У меня нет и быть не может натянутых отношений с Павлом Леонидовичем, недавно даже встречались и беседовали. А вы что думаете, между нами будут кулачные бои? Ни в судебных, ни в иных инстанциях, разборок не допустим, это и ему, и мне не выгодно» – цитирует Дмитрия Федоровича Saratovnews. Вся фишка в интонации. Оба включили заднего. Оба, естественно, фальшивят, но Ипатов фальшивит натужно, Аяцков – покровительственно. И на табло пока – первый тайм мы уже отыграли – два – ноль. Ну, естественно, промышленный ренессанс, инвестиции прут, и каждому заводу подобрали своего инвестора, как невесту. На бюджете этот процесс, правда, всё никак не отразится, а что до подбора заводам инвесторов – я всю жизнь думал, будто происходит как раз наоборот. Иначе это не инвестор, а контролер ОТК. Но губернатору виднее. Забавно про тех, кто еще вчера «были в движении нашего премьера «Наш дом – Газпром», а закончили свой путь в «Единой России». Не знаю, на кого тут Павел Леонидович намекал, но мне показалось, («наш премьер»!), что на Путина. Немногие помнят, что, работая у Собчака в Питере, Владимир Владимирович возглавлял СПб-отделение НДР. В книжке Игоря Свинаренко и Альфреда Коха «Ящик водки» даже опубликован документ – письмо в защиту Собчака от прокуратуры за подписью лидера местного отделения НДР В. Путина. Ладно, Павел Леонидович мог и не знать. На «Компромате» этого вроде не было. Было и про нас, грешных. «Общественное мнение» оппозиционно губернатору – это совершенно очевидно, – считает губернатор. – Есть ряд публикаций, и это нормально. На территории области те, кто хотят покритиковать власть, ее критикуют и правильно делают. Но критика критике рознь. Пока щипают. Лают на нашего правительственного слона разные моськи. Наша задача – не подставляться». Может, губернатор таким оригинальным образом поздравил с 12-летием наш журнал ОМ. Не знаю. Но полагаю: если вы стараетесь «не подставляться» – критика уже вполне конструктивна и действенна. Второе – ровно те же выражения, плюс про какой-то вечно идущий непонятно куда караван, мне приходилось слышать и от бывшего губернатора Аяцкова, и от бывшего мэра Аксененко, и от кучки эксов рангом поменьше. А это значит, что моськи жизнеспособнее слонов. К тому же отличаются куда большим постоянством, чем караваны.
На моем вечере в кафе Наташи Шиндиной «Арт-Налет» меня спросили о любимых книжках. Я сказал, что назову два романа – «Бесы» Федора Достоевского и «Остров Сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона. В невесть который раз перечитывая которые, я, взрослым раздевающим взглядом дилетанта-структуралиста, обнаружил их глубокое свойство. О «Бесах» написаны тонны, большинство из этих тонн я, разумеется, не читал. Про «Остров сокровищ» на русском, во всяком случае, языке, гораздо меньше, хотя попадаются иногда ревизионисты замечательных кондиций. Писатель Михаил Веллер, который в русле известной традиции взялся сейчас «пасти народы», пусть в совсем уже пародийном, телевизионно-радийном, изводе наговорил энергичных глупостей о Джоне Сильвере. И о штатном расписании пиратского корабля. Но сначала хочется не поверить глазам: «Все нормальные люди читали (уже нет?..) в детстве «Остров Сокровищ». Мы его знаем в классическом и отличном переводе Корнея Чуковского. (Знаток английского был известный и Стивенсона любил)». Перепутать отца с сыном – это сильно. Забавно при этом, что «классический и отличный» в разных изданиях меняется в важнейших нюансах. «Все доктора – сухопутные швабры, – сказал он…» «Все доктора – бездельники, – сказал он…» Как будто Билли Бонс страдает не только давлением, но обретает беззубость. Или: «Я вовсе не желаю, чтобы ко мне, когда я стану членом парламента и буду разъезжать в золоченой карете, ввалился как черт к монаху, один из этих тонконогих стрекулистов». Как с хриплым клёкотом цитировал эту фразу Лёня Ш., когда еще бывал в компаниях, с гитарой и Высоцким! «Я вовсе не желаю, чтобы ко мне, когда я встану членом парламента и буду разъезжать в карете, ввалился, как черт к монаху, один из этих выскочек». Карета утратила цвет, подобно свиной коже из Андерсена, ноги истончились до полного исчезновения… Кто такие, кстати, «стрекулисты»? Вот и я не знаю. Но энтропия налицо. По Веллеру, кстати, перевравшему до полного ничтожества крутейшее резюме Сильвера («Одни боялись Пью, другие Флинта. А меня боялся сам Флинт. Боялся меня и гордился мною…»), Окорок не мог быть квартирмейстером – какие, дескать, на пиратском «Морже» квартиры? – но «он командовал отборными головорезами, авангардом, морским десантом, группой захвата!» Дело, оказывается, в мелких различиях немецкого и английского правописания: «Квартермастер» Джон Сильвер был командиром квартердека, то есть абордажной команды! (…) Еще молодой, с двумя ногами». А Веллер просто не перечитывал «ОС». Чукча не читатель… Сам Сильвер все объяснил на пальцах, или на костылях, если угодно. «А я был квартирмейстером, потому что у меня нога деревянная». Сильвер был по должности чем-то вроде завхоза, а по статусу – главным старшиной. Распространенная ведь ситуация – когда в понимании рядовых старшина ничуть не меньше командира, а сам командир побаивается этого старшего прапорщика, как правило, хохла. Который железной рукой рулит ротой – как в части материального обеспечения, так и личным составом. «Ты меня знаешь, я хвастать не стану, я добродушный и веселый человек, но когда я был квартирмейстером, старые пираты Флинта слушались меня, как овечки. Ого-го-го, какая дисциплина была на судне у старого Джона!» Обычная история. Можно, излишне вольничая, припомнить и пристрастие Флинта к рому – на берегу с выпивкой у него проблем не было, а в море… приходилось идти на поклон к квартирмейстеру. И Сильвер рядил – налить или оставить капитана без горького… Страшно представить, как это будет, если Веллер займется ревизионистским сексом с «Бесами».
Писатель Роман Сенчин о литературе, протестном движении, необходимости разумного социализма и впечатлениях от Саратова
Автор: Антон Морван Комментарии (35)