Марина Давыдова: «Сегодня нужно уметь попадать в Facеbook жизни»

Марина Давыдова: «Сегодня нужно уметь попадать в Facеbook жизни»

Марина Давыдова не нуждается в представлении тем, кто следит за «качественной» прессой. Многие годы она плодотворно сотрудничала с рядом ведущих российских изданий. В 2010 году Марина возглавила один из старейших журналов России «Театр». Это издание Марине удалось, что называется, поставить на ноги в рекордно короткие сроки. С этого и началась наша беседа.

– Марина, насколько ваше издание инкорпорировано в современный печатный мир? И можно ли говорить о его втором рождении в конце нулевых годов? Ведь не секрет, что о существовании журнала «Театр» стали потихоньку забывать даже истовые театралы...

– В 2010-м году, когда мне предложили возродить журнал, он уже около двух с лишним лет не выходил вовсе, а до этого в силу разных и финансовых, и организационных причин поступал к читателям очень нерегулярно. По большому счёту, никакого журнала на тот момент и не было. И редакции тоже не было. Было пустое место, по периметру которого вбиты колышки. Меня пригласили на эту пустошь и сказали – вот тут ты сможешь построить всё, что тебе заблагорассудится. Конечно, память о прежнем издании, на страницах которого прошла целая театральная эпоха, поначалу не давала мне покоя. Я стала собирать новую команду, и мы уже вместе начали думать, как заставить журнал зажить совершенно новой жизнью, соответствующей изменившемуся театральному и вообще культурному контексту, и вместе с тем обозначить некую преемственность по отношению к тому, что выходило под названием «Театр» прежде.

Это оказалось непросто. Ведь «Театр» – самый старый медийный ресурс России по театральной тематике. Он возник в конце 30-х годов, в веселое, прямо скажем, время. И прожил, в сущности, не одну, а много жизней. Не один, а много раз рождался заново.

«Театр» времён перестройки, 90-х годов, сталинской эпохи или периода оттепели – это абсолютно разные журналы, на самом деле. С какой из эпох обозначать преемственность? Со всеми сразу? В результате мы постарались передать эту преемственность в самом логотипе, на визуальном уровне (хотя, как выяснилось, логотип за это время тоже не раз менялся) и сохранить присущее российскому театроведению умение говорить о самых сложных проблемах не на научном волапюке, а на живом языке. Но название разделов, сама структура издания, его макет, дизайн – все было придумано заново. Мы осуществили полную перезагрузку издания. Новая жизнь диктует новые формы, в том числе и журнальные.

– Вы бы смогли обрисовать если не нишу издания, то, во всяком случае, его непохожесть на другие?

– Свой расцвет, на мой взгляд, журнал переживал в поздне-советские годы. Стоит, однако, учесть, что тогда практически не существовало мониторинга театрального процесса в непрофильных СМИ. В той же газете «Известия», где я проработала все нулевые годы, рецензий в строгом смысле в советское время публиковалось очень мало. И крайне редко для этого прибегали к услугам золотых перьев отечественной критики. Чтобы составить целостную картину о театральном процессе, реконструировать знаменитые постановки Товстоногова или Эфроса, мы вряд ли обратимся к газетной прессе тех лет. Мы будем искать в архивах, как писали о них профильные издания – тот же журнал «Театр».

Но в 90-е годы все изменилось. Я на протяжении многих лет сама работала в «непрофильных» медиа: кроме «Известий», – в «Московских новостях», во «Времени новостей». В среднем по 2-3 рецензии в неделю писала в разные издания. И мои коллеги делали примерно то же самое. И задача мониторинга театральной жизни в толстом ежеквартальнике в этой ситуации выглядела уже немного нелепо. По оперативности мы всё равно не угонимся не то что за ежедневными, но и за еженедельными изданиями. Не говоря уже об интернет-порталах. Да и превращать журнал в сборник рецензий, следуя правилу «рецензия – царица театроведения», нам не хотелось.

Долгое время считалось правилом профессионализма – внятно и подробно описать спектакль. Сегодня проблема фиксации спектакля успешно выполняется иными способами. Только прошла премьера – уже на YouTube выложены ролики. Творческую стратегию журнала я вижу в осмыслении происходящего и на сцене, и за сценой; в аналитике, – а её как раз не хватает в заметках и репортажах театральных разделов нашей сегодняшней прессы. В том, чтобы обнаружить, как перекликаются процессы, происходящие в театре, с кинопроцессом, с тем, что происходит в области contemporary art, вообще с процессами в гуманитарной сфере.

И ещё мне как главному редактору важно сделать так, чтобы российский театральный процесс был включен в общеевропейский контекст, чтобы мы не просто сравнивали Театр Вахтангова с, допустим, театром Ермоловой. А воспринимали российский театр как часть общемирового.

– Ушли в прошлое времена социалистического реализма, когда после печатных разносов (например, «Сумбур вместо музыки» в газете «Правда») ломались судьбы художников. Но сейчас даже противники коммунистической идеологии с ностальгией вспоминают времена, когда от мнения критика что-то зависело. Ныне всё решают продюсер и касса. Иногда вообще звучат категоричные суждения – а нужны ли в принципе подобные специализированные издания?

– Ну, у меня такой ностальгии нет. Советское прошлое не вызывает у меня ничего, кроме отвращения. Другой вопрос, что в советском прошлом было много всего «несоветского», но это уже отдельная тема. Что же касается отдачи, то сводить задачу любой критики, в том числе театральной, к утилитарным функциям (пожурить, порушить имидж, уволить с работы), с моей точки зрения, – неправильно. Во всяком случае, я перед собой такой задачи не ставлю. Все мы – люди, и всякий может ошибаться. Для меня было бы жутким моральным грузом, если бы я знала, что моё слово, опубликованное или высказанное устно, в чьей-то судьбе, – неважно, творческой или человеческой, – оказалось бы роковым. Даже если на все сто процентов я уверена в собственной правоте. Когда я пишу статью или рецензию, я высказываю своё мнение. Разумеется, оно как-то меняет интеллектуальный климат (я на это надеюсь, во всяком случае), но оно не может и не должно быть никаким вердиктом.

Задача критики – не приговоры, а рефлексия. Мы живём в некоей реальности – театральной, политической, экономической и т.д. Можно жить в ней и никак её не осмыслять. Ведь что бы мы ни писали, мы не начнем немедленно жить в стране, где соблюдаются законы, и сами законы в одночасье не изменятся. Но если реальность будет осмысляться, она так или иначе, рано или поздно станет другой. То же и применительно к искусству. Если завтра исчезнут все театральные критики и журналисты, и с ними – исчезнет всякая рефлексия по поводу театра, то послезавтра мы ещё не ощутим никаких изменений. Но уже через год заметим их безусловно.

– В издании ваших коллег из журнала «Искусство кино» в перестроечные годы задавала тон яркая и смелая публицистика. И в «Театре» той поры целые разделы отводились под беседы и аналитические обзоры, к искусству не имевшие «профильного» отношения. Скажите, а сейчас это нужно читателю? Не объелся ли он «текущей политикой»?

– На мой взгляд, это необходимо, – я, например, как критик, стараюсь сейчас выходить за рамки чистого рецензирования, которым занималась на протяжении многих лет. И это нормально. Театр не существует вне связи с общественно-политической жизнью. Иначе он превращается в музей или в энтертейнмент. А уж сейчас потребность в осмыслении политической реальности разлита, что называется, в воздухе. Писать об игре актёров, о музыке спектакля и сценографии, разумеется, неотъемлемая для нас задача, но она сегодня, подчеркну, всего лишь «одна из задач».

Последний номер журнала, скажем, посвящен феномену политического театра. В нем можно, в частности, найти интервью с философом и культурологом Кети Чухров. С ее помощью мы попытались исследовать феномен левого искусства. Нам было интересно понять, почему почти все западные художники позиционируют себя исключительно как левые художники, насколько в сегодняшних условиях вообще возможен (то есть художественно состоятелен) правый дискурс в искусстве. Это, конечно же, разговор и о театре в том числе, но сегодня невозможно анализировать «по отдельности» театр или кино вне их связи с общекультурной проблематикой. Потому на страницах журнала можно встретить не только тексты театроведов, но и статьи социологов, религиоведов, филологов и т.д.

– Ваше мнение о поддержке государством культурологической периодики. Не легче ли и, главное, идеологически стерильней переложить эту миссию на плечи меценатов?

– Если говорить о нас, то наш учредитель – Союз театральных деятелей России, это общественная организация, эдакий единый профсоюз всех театральных работников. Но грант она получает все же от государства. И я лично не вижу сейчас другого источника финансирования журнала, кроме государства. Меценатство у нас не развито. У нас даже на оркестры сложно сыскать деньги частного капитала, в то время как в Америке, скажем, они очень часто существуют именно на частные пожертвования. А уж найти их на профильный журнал – и вовсе утопично. Я полагаю, что государство в нынешней ситуации не имеет права бросать профильные издания на произвол судьбы.

При этом государственные деньги вовсе не должны означать идеологического давления. Это касается и профильной прессы, и самих театров. Цивилизованный мир тем и отличается от нецивилизованного, что в цивилизованном опека государства над культурой не превращается из опеки в диктат.

– Ребрендинг газеты «Культура» не есть ли прикрытие опекой того самого идеологического диктата?

– В сущности, да, – с той лишь серьёзной поправкой, что газету под идеологический контроль взяло не государство, а скорее частный инвестор – фонд во главе с известным режиссёром. Мне, честно говоря, газета «Культура» и раньше не нравилась, но раньше она была внеидеологична; она представляла собой этакое сонное царство, но – приличное… А сейчас это просто боевой «пропогандонский» агитлисток. Мне – как читателю – подобная агитпродукция вообще неинтересна. Неважно, какой у неё уклон: правый или левый. Авторы агиток не ищут ответы на вопросы, они всегда знают их заранее. И уровень рефлексии в таких издания как раз минимальный.

– Вопрос личностного плана. Когда летом 2011 года происходили перемены в газете «Известия», вам не предлагали там работу?

– Предлагали. После того, как в газете произошла мощная зачистка, мне в некотором роде «посчастливилось» попасть в число тех, кому не предложили уволиться. Но я в силу разных причин отказалась от предложения. Сейчас я редко держу в руках «Известия». Признаться, я и другие газеты редко читаю в бумажном виде. Я и тот круг людей, в котором я вращаюсь, читаем статьи преимущественно с монитора. По ссылкам друзей, знакомых, которым доверяем. В обществе ещё в полной мере не осознано, что медиапроцесс в значительной степени перешёл в социальные сети, и мне лично давно уже интересно не издание в целом, а конкретная статья конкретного автора, попавшая в болевую точку и вызвавшая тем самым интерес к себе. Резонансный текст в виртуальном пространстве наверняка попадется тебе на глаза. Где именно он был напечатан, в такой ситуации не столь уж важно.

Сегодня каждый причастный к медиасфере должен уметь попадать, я бы выразилась, в Facebook жизни. Эта новая структура медиареальности, конечно же, чревата какими-то потерями. Но некоторые потери – это ведь просто отказ от изживших себя стереотипов.

Материал подготовил Алексей Голяков, редактор отдела «СМИ и общество» журнала «Журналист» (Москва), специально для ОМ.