От Маяковского к Осмоловскому

От Маяковского к Осмоловскому

Конечно, надо выпустить Пусси Райет

Но ведь такими же танцами

Превратили в караван-сарай

Христианскую цивилизацию.

В. Емелин

Искусство должно быть понято народом.

В. Ленин

Дело «Pussy Riot» передано в суд. Между тем в обществе до сих пор нет единства мнений в отношении панк-молебна в ХХС. Думаю, можно утверждать, что большая часть против реального заключения, но при этом сам поступок все равно осуждается. Дескать, пятнадцать суток надо бы, а несколько лет уже перебор. При этом среди людей, согласных с такой позицией, немало и тех, кто, поддерживая акционисток по существу (тех, кто согласен, что РПЦ превращается в идеологическую обслугу власти, и это плохо, ибо вообще-то мы в светском государстве живем), но при этом «Pussy Riot» все равно совершили глупость, а надо, мол, как-то иначе. Проще говоря, будучи согласными с политическим смыслом панк-молебна, категорически не принимают саму акцию по эстетическим соображениям.

При этом такая же ситуация сложилась со всем практически акционистским искусством. Например, движение «Э.Т.И» выложило в 1991-м году своими телами известное слово из трёх букв на Красной площади в знак протеста против роста цен и безработицы. Казалось бы, простой обыватель должен быть в восторге. И скажет примерно то же, что и про «Pussy Riot». Все, дескать, правильно, но надо бы как-нибудь по другому.

Да, конечно, акционизм, как и, допустим, литература, может быть и одаренным, и бесталанным, может, «цеплять» аудиторию за живое, а может и не «цеплять». И в последнем случае перфоманс уже не перфоманс, а глупая хулиганская выходка. Собственно, потому и не перфоманс, что глупая. И, по ряду причин, критиками могут превозноситься посредственные вещи, и замалчиваться выдающиеся.

Но вот именно акционистиское искусство зачастую воспринимается как нечто, к чему категории бездарности и одаренности вообще не применимы, в принципе. Это вообще не искусство, нечего тут даже обсуждать, и точка!

В чем причина такого отношения? Почему набор рифмованных или нерифмованных строчек считаются искусством, а уличный балаган — нет?

В XIX веке, зацепив начало XX, жил да был на Руси граф Толстой, Лев Николаевич, которого всякий гражданин России нынешний знает как за великого писателя. У Толстого была масса претензий к власти, обществу, РПЦ и так далее. И он не молчал, а громко эти претензии высказывал в статьях, рассказах, повестях и романах. Одна из статей так и называлась «Не могу молчать».

Проделаем мысленный эксперимент и представим, что Толстой родился не в XIX веке, а лет на 500 раньше. Книгопечатания еще не изобрели, периодическая пресса отсутствует даже как понятие, грамотных на всю страну один из тысячи, да и сам Толстой-то, скорее всего, ни читать, ни писать не умеет, чисто статистически последнее весьма вероятно. Но это все равно Лев Толстой, и он не может молчать!

Вряд ли бы он стал писателем. Конечно, литературные произведения создавались и в средневековое время, «Повесть о полку Игореве» или «Ад» Данте тому подтверждения. Но литературная традиция в культуре отсутствовала. Было зодчество. Но зодчество, во-первых, искусство довольно абстрактное, «на злобу дня» с помощью зодчества творчески самовыразиться вряд ли получиться. К тому же, как ни крути, это искусство правящих классов. Для строительства здания нужны немалые ресурсы, которых у одинокой творческой натуры нет. А «наш Толстой» обличитель, сама мысль о каком-то сотрудничестве с властью была бы ему противна.

Толстому оставался путь либо в скоморохи, либо в юродивые.

Скоморошество и юродство в России, карнавалы, маскарады, комедии в западной Европе — вот форма происходящего из народных глубин творческого самовыражения в седую дописьменную эпоху. Или, как сказали бы сейчас, хэппенинг и перфоманс. Тогда это называлось карнавал и юродство.

Юродство, кстати, не есть нечто чисто русское или православное. Сущестовали юродивые и в Византии, и в Европе, наблюдали «юродивых» и у индейских племен и народов, а в исламской традиции существуют дервиши. С. Иванов в книге «Блаженные похабы» пишет, что исследователи русских юродивых отмечают их схожесть с финскими шаманами и древнеирландскими гейлтами. Хотя сам термин «юродивый», конечно, православен, но сам феномен всемирный.

Историк и агиограф шестого века, Иоанн Эфесский свидетельствует: «Когда я был в Амиде девять лет назад, я часто видел юношу в одежде мима и с ним молодую девушку, красоты которой не описать словами… в одеянии проститутки. Обычно они ходили по городу… разыгрывали шутки и буффонады, постоянно появлялись в церковных дворах, передразнивая, словно чужаки, клириков и всех остальных и получая пощечины ото всех, словно мимы… В дневные часы множество народу окружало их… шутя и играя с ними и давая им затрещины по голове, но никто не мог выяснить, где они проводят ночи, хотя многие мужчины были охвачены страстью к женщине…». Впоследствии выясняется, что молодые люди были вовсе не проституткой и мимом (последнее было позорным в те времена), а, напротив, наиправеднейшими и богобоязненными христианами. Подобные выходки они устраивали не из-за порочности и распущенности, а с неким особым умыслом.

Но графу Толстому, Льву Николаевичу, жившему в XIX веке, зацепив начало XX, чтобы надавать «пощечин общественному вкусу», не надо было переодевать шутом, идти в церковный двор в обнимку с проституткой и передразнивать клириков и прихожан. Он прекрасно все это проделывал, не выходя из-за рабочего стола. Книгопечатание и расширение грамотности постепенно выводит на первое место литературу. Гюго в «Соборе Парижской богоматери» печалится, что книгопечатание убило зодчество. Но также книгопечатание подавило и средневековое народное акционистское искусство. С распространением книги исчезают скомрохи и юродивые. И если Петр Первый с юродивыми боролся, то Екатерина II уже прекращает все гонения на них. Ну, в самом деле, какие юродивые в «просвещенный» XVIII век, когда все «продвинутые» люди читают Вольтера, который, сидя в далекой Франции, затроллил всех европейских монархов и духовенство, круче любого Василия Блаженного или «Pussy Riot»! И скоморошество редуцируется до частушки, и рязанский мужик Сергей Есенин записывается уже не в юродивые, а в поэты, и «похабничает и скандалит» уже стихом, а не поведенческим актом. (Есенин мог, конечно, поскандалить и не только стихом, но это уже к «поэтической личности» Есенина не имеет отношения.)

Хотя юродство в России еще долго отказывается окончательно «сдать позиции», чему причина, наверное, в относительно низкой грамотности и образования в стране. Я, естественно, имею в виду не то, что «темные» массы верят в Бога и мистику, а то, что творческие по своему внутреннему укладу личности были недостаточно образованны, чтобы самовыразиться в публицистике или художественной литературе, ибо даже о существовании подобного вида творчества имели самые отдаленные представления.

Блаженная Мария Шудская мазала дерьмом стены отделения уже советской милиции, добавляя: «Какая власть — такая мазь». Неплохой такой перфоманс, верно? Арт-группа «Война», я думаю, одобрила бы. Еще Мария Шудская афористично и метко говорила: «Хорошо было блажить при Николае, а попробуй-ка поблажи при советской власти».

Слова эти выдают вполне адекватного в восприятии действительности человека, в общем, прекрасно осознающего, что именно им делается. Шизик или религиозный фанатик такое, думаю, вряд ли скажет.

Кстати, спокойно себе прожила всю жизнь в родном селе, без особых эксцессов. Советской власти последние юродивые, оттесненные видоизменившим структуру культуры техническим прогрессом на самые задворки, были неопасны и неинтересны.

Но в скором времени, на второй, если не на третий план, отойдет и такой вид творчества как литература. Если книгопечатный станок выдвинул литературу на главное место в культурной жизни общества, то появление радио, а потом и телевидения, изобретения кинематографа, анимационной мультипликации, усовершенствование видео- и звукозаписывающей литературы, компьютерных игр, наконец, передвинуло литературу в задние ряды, особенно, среди более молодых людей, обладающих уже «клиповым» сознанием.

Тексты Толстого производили в свое время эффект разорвавшейся бомбы, потому что писались в те дни, когда час-другой досуга между ужином и отходом ко сну проводили за газетой или книгой. Ныне это время проводят за телевизором, DVD или, на худой конец, радио или музыкой. В этих ваших интернетах аудитория ютуба кратно превышает аудиторию блогосферы. Живи Толстой сейчас, он мог бы опешить, в лучшем случае, если б его пригласили разок на «Эхо Москвы» или в «Школу злословия». Ну, премию какую-нибудь литературную вручили бы, названия которой не знает 90 процентов населения страны.

Вон, поэт Емелин еще черт знает когда написал: «Что за мать породила их, Развелись там и тут. Всюду машут кадилами, Бородами трясут». Да и не только он. Злобствующих на РПЦ или даже само христианство в принципе, текстов полно. Навалом. Ну и где оскорбленные верующие? Выставки всяких картинок их, выходит, оскорбляют, а стихи нет?

Только на впавшем в архаику Кавказе «отсталые» горцы до сих пор могут быть взволнованны стихами. Один из жителей Кабардино-Балкарии как-то пожаловался в прокуратуру на Емелина за, якобы, имевшее в его стихах место разжигание национальной розни.

Чуть выше мы ставили мысленной эксперимент по переносу Льва Толстого в Средние Века. Теперь давайте попробуем представить, что Лев Толстой родился где-то в 1980-85 годах. Появилась ли бы у него вообще мысль стать литератором? Разве не более вероятно, что молодой творческий человек с «клиповым сознанием» скорее пожелает стать хотя бы сценаристом, если не режиссером? И не то чтобы даже такое поприще сулит более славы, но сами мозги «настроены» на другое, не на текст, а на видео- и звуковой ряд.

Но кино и цифровые СМИ прочно оккупированы правящим классом. Просто в силу их природы. Для фильма нужны хотя бы минимальные, но деньги. Про телеканал и говорить нечего. Куда же податься «нашему Толстому», которого мы мысленно перенесли в наше время, и который все не может молчать, но и высказаться ему со всем своим обличительном и скандализирующем пафосе негде. Очевидно, вспомнить старое доброе средневековье и вернуться к акционистским формам творческого самовыражения. (Конечно же, ставить знак равенства между древними юродивыми и нынешними акционистами, между средневековым карнавалом и современным хеппенингом, нельзя. Общее между ними лишь форма, смыслы же отличаются, да и форма не совпадает полностью.)

Окончательным оформлением акционистского искусства в полноценный, самостоятельный вид искусства принято считать 1960-е годы. Как раз в это же время телевидение уже прочно вошло в жизнь людей, завершив, начатое кинематографом оттеснение литературы. Прямые же истоки акционизма проистекают из более раннего времени, но не дальше 20 века, века кино и фотографии, как 19 век был веком книги. А видеокамера или фотоаппарат несут в современном акционистском искусстве ту же функцию, что в литературном искусстве печатный станок.

Победное шествие акционизма происходит, кстати, и в политике. Газета и листовка, которые лет сто назад были главным оружием в невооруженной политической борьбе, уступили свое место, во-первых, телевидению, во-вторых, акциям. Одним из самых известных российских политиков стал, к примеру, «чистый» акционист Удальцов, полностью, до недавнего времени, отсутствовавший как в печатных СМИ (впрочем, непечатных также), так и не замеченный в каком-то интенсивном блоггерстве. Его пример подтверждает, что в плане влияния на современное обществе какие бы то ни было тексты носят весьма периферийный характер. А вот в начале-то 20 века писали все, от Победоносцева, до Керенского. А какие «труды» Удальцова или Суркова нам известны (ну, по слухам, последний причастен к роману «Околоноля», якобы скрываясь за псевдонимом Натан Дубовицкий; но всё это «по слухам» и «якобы»)?

Еще ярче подтверждает это пример «Pussy Riot». Очевидно, «Pussy Riot» если и являются панк-группой, то это такой панк наоборот. Если в панк-роке музыкальная составляющая дополняется составляющей акционистской, а основой остается все же музыка, то у «Pussy Riot» наоборот, музыка лишь дополняет акцию. Конечно, различные акции «PR» относятся именно к акционистскому виду искусства.

Но при всем при том, мы все-таки живем еще в переходное время, текст уступает, но пока не разбит полностью. Множество людей, которые все же предпочтут книгу фильму, а газету — радио- или телевыпуску новостей, еще больше тех, кто, предпочитая фильм книге, не мыслят, тем не менее, свой быт и без книги. В школах, в конце концов, мы пока что изучаем Гоголя и Пушкина, а не Годара и Эйзенштейна.

Видел как-то в интернете феминистский плакат, где была изображена домохозяйка и бизнес-вумен. Подписи к надписям гласили, что если женщина сидит дома, воспитывая детей и занимаясь домашним хозяйством, то она, значит, устроилась на шее у мужа. Если же женщина делает карьеру, то она снова плохая, потому что забила на семью и дом. И делался итоговый вывод: «Для патриархата мы никогда не будем хорошими».

Итоговый вывод неверен. Как раз патриархат-то прекрасно знает, чего хочет от женщины. Дети, церковь, кухня — и все прекрасно. Но проблема в том, что именно патриархальные отношения отходят в прошлое, замещаясь новой традицией, для которой женщина-домохозяйка уже не идеал, нефиг, мол, дома сидеть, шла бы работать лучше. Но полной, окончательной смены одной традиции другой пока не произошло. Оттого и возникает такое двойственное восприятие.

Собственно, такая же ситуация и с восприятием акционизма. Мы все сокрушаемся, что нет сейчас таких гениев как Толстой или Бальзак, великая литература осталась в XIX веке, увы и ах. Вот корчится, дескать, улица безъязыкая, нечем ей кричать и разговаривать, но ни новых Маяковских, ни Чеховых, все сплошь «быковы» да «гришковцы».

Но при этом мы ведь и не читаем тех же Толстых и Бальзаков, только в пример приводим, сравнивая нынешних с великими. Часто доводилось слышать забавное объяснение, что это от того, что в школе насильственное прививание классиков породило, видите ли, аллергию на классическую литературу.

Чего же таблицей умножения-то пользоваться не перестали? А ее вдалбливали и заставляли учить точно также, как и «Белую березу под моим окном». А потому, что таблица умножения исправно выполняет те же функции, что выполняла и сто, и двести лет назад, и таблица умножения нам по-прежнему нужна и необходима. А вот литература уже нет. И это не литература другая стала, это люди стали другими. И говорить от имени современной «безъязыкой улицы» текстом — все равно, что говорить на языке дворян XIX века, этих вымерших обитателей «дворянских гнезд», воспетых Тургеневым. Но при этом «дворяне» все еще составляют чуть ли не половину улицы, если не побольше. И того, кто будет от их имени говорить не их языком, они своим глашатаем тоже не признают.

В заключение, дабы быть верно понятым, поясню, что упоминания различных великих писателей прошлого были сделаны вовсе не потому, что я провожу какие-то скрытые паралелли, якобы, и тонковато намекаю на гениальность «Pussy Riot», что это такие вот «новые Толстые» явились. Ни в коем случае, гениальная ли, бездарная, умная или глупая были акции «PR» — разговор особый и отдельный. Да и вообще, текст не столько о «PR», сколько об акционизме, хотя, конечно же, «Pussy Riot» должны быть освобождены!

Александр Исаев