Рубрика:
Малая земля Автор: Светлана Сячинова
Как геолог он открывал новые месторождения; как краевед — прошлое. Виктор Николаевич Семенов создал собственную БСЭ — Большую Саратовскую Энциклопедию. Он не просто описал быт и нравы, рассказал об улицах и зданиях, поведал о воеводах и губернаторах: он романтизировал малую родину. Многочисленные книги — тому подтверждение. Еще есть авторские песни, о Саратове в том числе. Геофизик, краевед, бард — как он сам себя называет. В сущности, все правильно. И одно призвание гармонично дополняет другое.
Я родился в 1937 году в Саратове. Родители мои — люди самые обычные. Отец, Николай Михайлович Семенов (1900-1966), — ученый, кандидат биологических наук, заведовал отделом НИИ эпидемиологии «Микроб». Сколько помню, он постоянно находился в разъездах. Работа была сопряжена с определенным риском: в военное и послевоенное время сотрудники «Микроба» часто выезжали в дальние районы Казахстана, где возникали очаги чумы, холеры и прочих опасных болезней; после таких командировок отец несколько раз оказывался в изоляторе под наблюдением, поскольку было серьезное подозрение, что он заразился. К счастью, ничего подобного за всю жизнь не случилось. В 1951 году научной группе института, в том числе и моему отцу, за новый способ уничтожения грызунов, переносчиков заразных болезней, была присуждена Сталинская премия. На тот момент технология считалась очень прогрессивной: ученые придумали разбрасывать с самолета отравляющие вещества. Об экологии тогда, признаться, думали мало или не думали вовсе.
У отца был лауреатский значок — я по нему в кинотеатр «Победа», куда билеты было не достать, бесплатно проходил.
Мама, Наталия Федоровна Викторова (1898-1985), по профессии — ветеринарный врач, но после моего рождения она работу оставила. Нас ведь, братьев, оглоедов, было трое. Старший, Николай (1930), впоследствии стал кандидатом химических наук, завотделом Саратовского НИИ стекла. Средний, Владимир (1935), которого уже, к сожалению, нет в живых, защитил диссертацию кандидата геолого-минералогических наук, был геологом Красноярского геологического управления, а затем — постоянным представителем Красноярского края в Москве в должности вице-губернатора края. Я в семье младший. Все братья были спортсменами, играли в университетской команде в волейбол. Володя — мастер спорта, а мы с Колей — перворазрядники.
Мое осознанное детство — конец войны и послевоенное время. Это фактически старый Саратов. Трамваи ходили бельгийские; на базаре «Пешка», где я рос, драки были постоянные: раненые выходили из госпиталя, метелили продавцов, водку отбирали; обозы лошадиные шли с дровами; продавали табак — меня отец посылал за махоркой… Почти дореволюционные реалии: заметно меняться город начал в 1952 году, когда пустили первые троллейбусы; потом, в 1953-м, памятник Чернышевскому поставили, «сталинки» появились. А когда я в школе учился, на месте Сквера Первой учительницы, после сноса церкви, был пустырь — мы там с мальчишками в футбол играли, я на воротах стоял.
Мама была верующей. И каждый раз, когда мы шли на Волгу, она просила нас зайти в Троицкий собор и поставить свечку. До войны в нем находился склад, но в 1942 году, под давлением общественности, церковь открыли. И меня в 1944-м крестили, представляете! Помню, как батюшка меня вел по алтарю, а я думал про себя: как красиво-то! Вообще, нас мама часто в церковь водила — отцу же нельзя было. Заставляла нас стоять службу. А мне так скучно становилось: духота, жарко, бабки кругом! И так я за всю жизнь религию серьезно и не воспринял, хотя веровать стараюсь и молитвы знаю. И советские праздники были мне понятнее и больше по душе, чем Пасха и Рождество. Но церкви как архитектурные творения меня привлекают по сей день.
Я ходил в детский сад №34 в Мирном переулке, в 1944 году поступил в первый класс 20-й мужской средней школы, которая размещалась в здании бывшей духовной семинарии на Музейной площади. В 1948-м мы переехали в Октябрьский район, я перешел в 19-ю мужскую среднюю школу, которую окончил с серебряной медалью «за отличные успехи и примерное поведение».
Потом учился на геологическом факультете Саратовского университета. Выбрал специальность геофизика. Просто геология, какой она была в то время, — рюкзак, сапоги и вперед, в тайгу, — меня мало привлекала. Интересовали техника, приборы, и в геофизике было возможностей больше, хотя я пришел в специальность еще до эпохи ЭВМ. Преподавателей, которым очень благодарен, помню до сих пор; позднее воздал им всем дань в своей книге «Саратовская высшая геологическая школа», приуроченной к 75-летию геологического факультета и НИИ геологии СГУ. Геологию в Саратове начали преподавать еще на медицинском факультете университета — там была кафедра минералогии, где изучали лечебные свойства камней и способы изготовления на их основе лекарственных средств. А позднее, в 1931 году, образовался уже непосредственно геологический факультет, давший впоследствии немало выдающихся специалистов.
После окончания университета я получил назначение в Волгоград, с 1961 по 1968 годы работал в полевой партии Волгоградской геофизической экспедиции в должности инженера-оператора, а потом старшего геофизика. Затем вернулся в Саратов к маме, оставшейся в одиночестве после смерти отца.
***
С точки зрения геологии, наш регион — конечно, не Тюмень. Но, тем не менее, было время, когда Саратов называли «вторым Баку». Мы же граничим с Прикаспийской низменностью, и уже в конце 1930-х говорили о перспективах нефтегазоносности, а в октябре 1941 года на глубине
В советские годы были крупные финансовые вложения, открывали новые месторождения, сейчас, когда много частных структур, положение дел несколько хуже и интенсивность заметно снизилась: такие отрасли, как геологическая, все-таки не стоит приватизировать — лучше оставить в сфере влияния государства. Да и грамотных работников не всегда хватает.
Как геофизик, тогда я трудился в тресте «Саратовнефтегеофизика», я причастен к открытию в 1984-1985 гг. в Саратовской области двух нефтегазовых месторождений — Рогожинского и Южно-Степновского. С 1986 года и по настоящее время работаю в Нижне-Волжском научно-исследовательском институте геологии и геофизики.
Институт наш построен в конце 50-х годов. В свое время даже было дано указание архитектору Т.Г. Ботяновскому создавать проект под будущий обком партии. По этой причине, кстати говоря, Ленин должен был стоять непосредственно перед нашим крыльцом! Но вскоре состоялся ХХ съезд КПСС, аппетиты снизились, и здание осталось за учеными, поскольку возводилось оно на деньги геологического ведомства. Ленина тоже пришлось немного передвинуть, чем скульптор Кибальников, автор памятника Н.Г. Чернышевскому, был крайне недоволен, поскольку выходило, что вождь стоит спиной к народу и улице, носящей его имя. Подробно я писал об этом в книге «Саратов геологический».
***
Сейчас, конечно, я больше краевед, чем геолог. Хотя все стадии геологической профессии — от полевых исследований до работы за компьютером по анализу данных — мною пройдены.
А краеведением занимаюсь очень давно. При советской власти это не всегда было возможно, поэтому я накапливал материал — в основном, слайды. Как член общества по распространению научных и политических знаний, пользуясь некоторой бесконтрольностью, выступал с лекциями о храмах старого Саратова, купцах и пр. Бывало, и жалобы на меня в райком партии писали. Первая моя книга «Листая страницы истории» вышла в 1984 году и послужила началом напряженных отношений с кафедрой отечественной истории СГУ, чему виной, надо сказать, моя порой чрезмерная активность. Для профессиональных историков краеведение — побочная сфера, им гораздо интереснее серьезные, с их точки зрения, вопросы: революции, освободительные движения, мировые войны… Краеведение же — вроде как для любителей. И краеведение, как правило, двигают непрофессионалы, но люди увлеченные. Я тоже числюсь любителем, но у меня одна за другой появляются книги, вызывающие неподдельный читательский интерес. Да я и не претендую на научные изыски! Мне ближе простые вещи: базары, извозчики, лошади, печки, нужники на задах! Всегда с удовольствием использую легенды, слухи, лексику нецензурную привлекаю — насколько это уместно. Мне важно написать живо, увлекательно, а не сухой гроссбух, который никто читать не будет, кроме узких специалистов. Рост народонаселения и темпы развития промышленности ведь далеко не всех волнуют, не так ли? А вот про валенки и про дрова — это другое дело! «Ненаучную» книжку мою, изданную тиражом 10 тысяч экземпляров, тогда, в 80-е, раскупили моментально! Такой успех окрылил, что там говорить. Потом были «Саратов купеческий», «Саратов дворянский», «Саратов мещанский», написанные вместе с братом Николаем, и много чего еще. Планировались еще «Саратов церковный» и «Саратов военный», но реализовать эту идею не получилось по не зависящим от нас обстоятельствам. А так, отдельные книги уже несколько переизданий выдержали.
Издавать на свои средства, конечно, сложно, но, честно сказать, мне всегда везло на спонсоров. Например, «Начальные люди Саратова» — о наших воеводах, губернаторах, первых секретарях обкома — попала в руки Романа Пипии. Он увидел в ней три грузинские фамилии: воевода Бараташвили, Топуридзе — губернский комиссар и губернатор Панчулидзев. Вызвал меня к себе, а до этого рукопись лежала два года, так как денег на издание не было. Стал спрашивать, где могилы этих деятелей. Я ответил, что в Саратове похоронен только один, но сейчас на этом месте уже жилые дома — в районе площади Фрунзе раньше располагалось Ильинское кладбище. Предложил ему увековечить память соотечественников изданием книги. И он вдруг говорит мне: «Будем издавать в подарочном варианте и тиражом 10 тысяч экземпляров»! Рецензию на нее тогда написал сам Аяцков!
«Ректоры Саратовского университета», к 90-летию вуза, над которой я работал вместе с другими авторами, написана по тому же принципу, что и «Начальные люди Саратова» — первые лица, их биографии и произошедшие события.
А потом была еще книга к юбилею моей родной 19-й школы, теперь 1-й гимназии, — «Форпост саратовского просвещения». В ней биографии всех 23-х директоров. Первые 15 экземпляров я выпустил с помощью моего друга, тоже выпускника этой школы и бывшего ректора СГУ Дмитрия Трубецкова. В 19-й, кстати, учился известный адвокат Генри Резник. Я связался с ним, попросил посодействовать, и не напрасно: через пару дней из Москвы пришли деньги, тысяча долларов, на которые мы издали еще 300 штук. И теперь 1-я гимназия — единственная школа в губернии со своей летописью.
Одной из главных своих удач считаю «Саратов историко-архитектурный», написанную в соавторстве с В.И. Давыдовым: в книге 550 страниц, 295 иллюстраций; разделы о культовых зданиях, казенно-административных, торговых заведениях, учреждениях образования, здравоохранения, культуры и спорта, доходных и частных домах, парках и скверах — зеленая история города; информация обо всех памятниках — Чернышевскому, Ленину, Вавилову, Федину и т.д., а также — окраинах и мещанских застройках, садиках и палисадниках. Не обойден вниманием и сегодняшний Саратов: показаны современные здания, новая архитектура.
Вообще, у меня примерно раз в год появляется новая книга — уже привычка такая, сейчас идет работа над 22-й по счету рукописью «Под сенью саратовской синагоги».
***
В школе любимым предметом была история. У меня есть такие строчки:
«С самого рождения я сугубо местный,
Прошлое влечет меня, тайнами маня.
С детства почему-то мне очень интересно
Что и как в Саратове было до меня».
А на геологический факультет я попал случайно: мой средний брат Владимир там учился, много чего рассказывал, и меня, если честно, привлекали гитары, волейбол, романтика и вообще веселая жизнь. Но о полученном образовании никогда не жалел и брату очень благодарен, что он меня склонил в геологию: в советское время это была престижная специальность, да и, что греха таить, хорошо оплачиваемая. И потребность в квалифицированных кадрах была большая. К тому же, мне как геофизику удалось поработать за рубежом — в 1975-1977 годах я был в Алжирской народно-демократической республике экспертом Алжирского Министерства энергетики и углеводородов.
Я работал на тот момент в тресте «Саратовнефтегеофизика», где еще с 60-х годов практиковался набор специалистов по контракту в разные страны — Ирак, Алжир, Нигерию и пр. В Алжире выучил английский и французский языки: там же вели разработки не только мы, но и французы, и американцы, и нужно было как-то общаться! Одна из первых моих французских фраз, как это ни смешно, — «Дайте мне два клубка красного мохера». В Советском Союзе был дефицит этой пряжи, через границу разрешалось провезти только тридцать мотков, и наши женщины сидели и целыми днями вязали гигантские покрывала, ввоз которых не ограничивался, чтобы здесь, на родине, распустить их!
Нам в Африке, в свою очередь, не хватало привычных продуктов. И каждый, кто приезжал из отпуска, обязан был привезти как можно больше черного хлеба, селедки и водки, поскольку местное терпкое красное вино пить категорически невозможно!
Алжир — любопытная страна: традиционный восточный колорит — пальмы, ослики на дорогах, паранджа — запросто сочетается с элементами европейской культуры. Дети в майках с надписью Adidas, старик в кедах, торгующий финиками…
По впечатлениям я написал небольшой очерк «850 дней на Земле Алжирской». Сейчас подобными путевыми заметками удивить кого-либо сложно, а тогда это была экзотика, но в «Волге» у меня его почему-то не взяли.
В Алжире, кстати говоря, пришло осознание — заняться историей родного города серьезно, хотя и до этого определенные наметки имелись: был в Саратове такой краевед Борис Петров, всегда ходил с огромной собакой. И все его знали, даже не столько его, сколько сенбернара, единственного на тот момент в городе. Я с Петровым был знаком, мы много разговаривали, я тоже кое-какие материалы уже собирал, фотографии в основном. А тут, на чужбине, ностальгия случилась! Очень уж разительным был контраст: жара, гортанная речь, крик-шум, лягушки, змеи, пауки; реки, точнее — речки, ничего общего не имеющие с нашей Волгой, — обычные грязные лужи! Сахара — жуть: просто марсианский пейзаж! И мне захотелось дотронуться до родины рукой (смеется. — Авт.)!
Затем, благодаря этой загранкомандировке и своему другу, с которым в ней познакомился, съездил в США, когда началось известное политическое послабление. Взял с собой слайды с видами нашего города: они американцев привели в полный восторг — «Ах, какая Консерватория! Ах, какой Крытый рынок!». В Северной Каролине встретился с профессором Дональдом Рейли, специалистом по истории Саратова, читал лекции о перестройке в университете этого штата. Рейли в эпоху холодной войны, когда наши страны пугали друг друга, заинтересовался Россией; учился полтора года в Москве и Ленинграде и решил написать диссертацию о революционных процессах в провинции. Из всех городов он выбрал Саратов как наиболее хорошо описанный в дореволюционной литературе и впоследствии выпустил книжку «Революция на Волге». Потом он неоднократно приезжал и даже крестил моего внука, мы с ним много общались с Владыкой Пименом — удивительно светлым человеком, совсем не похожим на сумрачного священнослужителя, чего не скажешь о других его коллегах.
Я защитил диссертацию, написал немало научных статей и четыре книги по истории геологии. 21 год редактирую в Нижневолжском НИИ геологии и геофизики научно-технический региональный журнал «Недра Поволжья и Прикаспия». Авторы — ученые нашего института и университета, а также специалисты из Астрахани, Самары, Волгограда, Элисты, Оренбурга. Сейчас готовим уже 70-й выпуск.
***
Если объективно, Саратов, конечно, — город рядовой, но для меня уникальный. В любой город, даже самый заурядный, можно влюбить, если заразить читателя, слушателя своим отношением, душевной энергией.
У меня даже песня есть на эту тему:
«Наш Саратов нисколько не хуже
Европейской столицы иной:
Есть Арбат свой, хоть нет Мулен Ружа,
Сены нет, но зато есть Сенной».
Вообще, песни пишу с юности, правда, я этим серьезно не занимался, пел в компании для своих. Но у меня появился один друг, уговоривший пересмотреть такое отношение к собственному сочинительству. И сейчас у меня уже три компакт-диска, записанных с профессиональными музыкантами: «Под горою Лысой и под Соколовой», «В защиту возраста» и «Эхо старого двора». Один из них, кстати, полностью посвящен родному городу.
Кто будет писать о городе после меня? Думаю, кто-нибудь будет. Вот не так давно появился очень интересный краевед Андрей Кумаков, потомок купеческого рода и сам предприниматель. Он на своем сайте «Старый Саратов» размещает много дельной информации, «Саратов историко-архитектурный», кстати, тоже там выложен. Ну и еще, вероятно, кто-нибудь найдется.
Помимо авторской песни и краеведения, мое давнишнее увлечение — лошади. Всю жизнь был завсегдатаем нашего ипподрома. Мы с моим братом Николаем даже учредили для победителей заездов «Приз краеведов братьев Семеновых»: жокеи получали конверт, а в нем триста рублей! Ну и, само собой, книжку написали — «Лошади в старом Саратове».
***
Знаю каждый старый дом в Саратове. Они, к счастью, еще сохранились. Раньше ведь как было? Возьмем так называемую массовую застройку — доходные дома: хозяин, мелкий мещанин, пускал квартирантов, брал с них плату, следил за домом, платил налог. Потом пришла советская власть — все отдали райжилуправлению: хозяина нет, за квартиру, естественно, никто не платит, дом, соответственно, разваливается. Сколько их уже пропало! Достоится до такого состояния, что сделать ничего невозможно!
Слава Богу, в последнее время стали находиться люди небезразличные — вот, например, не так давно восстановили бывшую паровую колбасную фабрику «Кизнер и Глок» на ул. Челюскинцев.
А так, конечно, печального много: повесят на здание табличку с указанием бывшего владельца — и инициатива-то хорошая — а инициалы написать забудут! От чего это? От безграмотности! Какие-то структуры при правительстве, чиновники пользуются непонятными сведениями, предоставленными не известно кем, предположительно, архивом. Но там тоже, к сожалению, не всегда интересуются историей, а ссылаются на некие отрывки. Больше скажу: встречаются фамилии, мне совершенно не ведомые. Может быть, этот человек действительно временно жил в том или ином доме, но есть более заметные фигуры, а их почему-то никто не вспомнил!
Да что говорить! Директор музея — прокурор, министр культуры — милиционер! Здания, представляющие историческую ценность, сносятся за взятки — кто об этом ни знает?! Главное же что? Деньги, выгода! Нет выгоды — не интересно! Сидит чей-нибудь племянник или сын, бравирует, что пост занимает, а дальше оно не важно…
Знаете, в каком доме Деникин жил? А я вам скажу: угол Радищева и Рабочей, дом домовладелицы Дарьи Николаевны Банковской. Я мимо прохожу, говорю: «Здравствуйте, Антон Иванович!». Заходил, всегда думал, где же он мог здесь останавливаться, — до такой степени все перестроено! Все-таки состоятельный человек, полковник, занимал семь комнат вместе с матерью, которая, кстати, русского языка не знала… Три года в Саратове провел, в Липках любил гулять, сидеть на скамейке, на шашку опершись…
Могу назвать, где какой купец жил, куда захаживал городской голова… Родной город. И любить его есть за что, особенно если знаешь историю. Саратов дал стране трех премьеров — Столыпин, Керенский и Рыков, массу деятелей культуры и искусства, здесь жили и работали выдающиеся люди; у нас красивый исторический центр, что видно даже в его теперешнем запущенном состоянии; Волга — главное наше богатство…
Я когда книги пишу, не работаю — отдыхаю. И надеюсь еще сделать многое.
